Ангел не вернется.
Сардик знает об этом – неизвестно откуда, но знает. Он снова
переходит на бег, нисколько не заботясь о том, чтобы контролировать дыхание,
чтобы хоть как-то сохранить его. Спустя довольно непродолжительное время ноги
Сардика наливаются свинцом, во рту появляется сухость, а грудь начинает
распирать раскаленный воздух. Сардик старается не замечать все эти неудобства,
старается отрешиться от ставших совершенно бесполезными частей тела: есть ли
смысл в ногах, если их не обвивают ноги ангела? есть ли смысл в наличии рта,
если язык ангела никогда больше в него не проникнет? есть ли смысл в груди,
если ангел никогда не положит на нее свою стриженую голову?..
Нет, нет, нет.
Страх, обуявший Сардика на Невском, теперь кажется смешным:
он вполне мог бы обойтись без воздуха – раскаленного или не-раскаленного,
любого. Он мог обойтись без ног, без пальцев, без грудной клетки. И без
собственной физической оболочки тоже – это означало бы, что его душа наконец
свободна. И готова следовать за ангелом, сопровождая его в печали и радости, в
счастье и несчастье, если допустить, что с ангелами иногда случаются несчастья.
Пока ясно одно – несчастье случилось с ним, Сардиком.
Он влюблен, а ведь сердобольная Анька-Амаретто предупреждала
его когда-то: настоящая любовь не приносит ничего, кроме несчастья, избави тебя
Бог от любви. Беспечный Сардик пропустил предупреждение мимо ушей, вот и
получил по полной программе, за что боролись, на то и напоролись, старичок!..
Вывеска «ЯРИЛО» (в конце Куйбышева, почти у самого Сампсониевского
моста) тоже проходит по разряду несчастий.
Каким образом Сардик оказался возле нее – непонятно. Должно
быть, бессознательно зафиксировал адрес, указанный на визитке немца. «ЯРИЛО» –
не что иное, как галерея, и принадлежит она Альбрехту. Почему Альбрехт выбрал
для своей галереи такое густопсовое, старославянское название – непонятно.
Можно предположить, что таким нехитрым образом он заманивает сюда европейцев
(до сих пор наивно верящих, что Россия – это медведи, матрешки, балалайки,
снега по самые гланды, сортиры в чистом поле и лучины, заменяющие
электричество).
На двери галереи висит табличка «ЗАКРЫТО», но некоторые
работы, развешанные по стенам, хорошо просматриваются и с улицы. Медведи в
стиле нео-примитив, натюрморты с балалайками и лучинами, коллективный портрет
гильдии матрешек; покосившиеся, занесенные вполне реалистичным снегом
сортиры, – ясно, что Альбрехт холит и лелеет европейские стереотипы и даже
пальцем не пошевельнет, чтобы их разрушить.
Сволочь поганая.
На проезжей части перед галереей – восхитительно пусто,
самодовольный «баклажан» здесь не появлялся. И ждать его тоже можно до
посинения, в какую сторону направились немец с ангелом? Неизвестно.
И куда идти ему, Сардику?
Поколебавшись недолгое время, Сардик – теперь уже осознанно
– выбирает самый неприятный, почти убийственный маршрут к бывшему Дому
политкаторжан. Немец проговорился, что живет там, в апартаментах с видом на
Неву, а Нева прекрасна, не правда ли, фройляйн?.. Так почему бы немцу не
пригласить ангела в апартаменты, полюбоваться излучиной реки, и почему бы
ангелу не согласиться?., тьфу ты, черт, тьфу-тьфу,
ангел совсем не такой. Совсем.
Да нет, старичок. Он такой же, как и все остальные.
…В самом конце маршрута (убийственного, неприятного), не
потратив ни одной лишней секунды на поиски, Сардик таки обнаружил проклятый
«баклажан». Он был идеально запаркован у ближнего к Неве подъезда, в десяти
сантиметрах от газона с веселой майской травой. Ежу понятно: идеальная парковка
– еще одно средство воздействия на ангела; стоило только Сардику представить,
как они паркуются, выходят из машины, поднимаются в лифте на пахнущий
дезинфекцией бундесовый этаж, отпирают ключом дверь в апартаменты, и… и…Дальше
можно не продолжать, от одного этого, уже заявленного набора, у Сардика темнеет
в глазах и ноет сердце.
Он никуда не уйдет отсюда. С места не сдвинется.
Будет стоять и ждать. Валяться на газоне и ждать.
Прохаживаться рядом и ждать. Чего? Неизвестно. Он просто обязан еще раз увидеть
ангела, заглянуть в его зеленые глаза.
Вот и все.
* * *
…У немца толстые ляжки, а Сардик – стройный, поджарый, с
развитой, пусть и не слишком проявленной мускулатурой. У немца – тупая
zugtiere-физиономия, а лицо Сардика – это лицо философа, никак не меньше.
Волосы немца годятся разве что на паклю, не то что роскошная Сардикова
шевелюра. Немец – гнусный торгаш, а Сардик творец. Художник от Бога. Человек с
воображением. Милый, забавный, страшный симпатяга. Просто красавчик (какой-то
там певец, всуе упомянутый ангелом, – отдыхает). Что еще говорил ангел?
Много чего.
Но это не помешало ему исчезнуть из мастерской вместе с
немцем, бросив на прощание: я позвоню. Ха-ха, старая история! Те немногие
женщины, которые иногда случались в жизни Сардика, тоже обещали позвонить. И
никогда не перезванивали. Ангел пошел еще дальше: он сказал я позвоню и даже не
спросил номер телефона!..
У Сардика масса времени, чтобы внимательно изучить колоду
чувств к ангелу. Недавно распакованная, она между тем выглядит затертой,
замусоленной. Все оттого, что Сардику кажется: он знал ангела всегда, сто лет,
тысячу, еще до рождения. И будет знать после смерти.
Туз червей – любовь.
Туз пик – ненависть.
Сардику хотелось бы вытащить на свет туз пик (ангел не
слишком-то хорошо обошелся с ним, сподличал), но раз за разом получаются черви.
Все правильно, старичок, любовь – тот еще шулер, играть с ним – себе дороже,
все равно проиграешь. Это тебе не домино, не 6-1.
В сумерках – вплотную приблизившихся к прекрасной Неве –
колода и вовсе становится неразличимой, но и без всяких карт ясно: в сердце
Сардика одна лишь любовь. Сидит себе, как скворец в скворечнике, и никуда не
собирается улетать. Любовь-скворец гораздо предпочтительнее любви-шулера, ее
можно погладить, покормить зерном с руки, посвистеть песенки в унисон – в
ожидании, когда она снова сменит образ, переключится на что-то другое.
На любовь-адвоката, к примеру. Не проигравшего ни одного
дела и вытаскивающего такие безнадежные случаи, что просто диву даешься.
Любовь-адвокат (чернокожая, амбициозная, напористая, с дальним прицелом на
президентство, настоящая self-made вумен) нашептывает Сардику: не сходи с ума,
старичок, не веди себя, как клоун! С чего ты взял, что ангел направился в этот
хренов дом политтерпимости? Он вышел возле метро много часов назад и навсегда
забыл о существовании красномордого альбрехтика; и чем бесцельно ошибаться
здесь, шел бы ты домой – вдруг ангел обрывает телефон?
Он не знает моего домашнего телефона, – сопротивляется
Сардик.
Проверь мобильный!
На мобильном нет ни одного непринятого звонка.
