– Вот дерьмо! – выдыхает ангел. – Только
этого не хватало!
– Мы кого-то сбили?..
Ответ очевиден, но ангел не торопится отвечать. Сжав зубы,
он выравнивает Энцо и жмет на газ: милицейские сирены, на секунду
приблизившись, снова отстают.
– Мы кого-то сбили?
– Никого.
– Но ведь был удар…
– Заткнешься ты или нет?
– А если там, на дороге, остался человек? И ему нужна
помощь?..
– Если там был человек… То при такой скорости помощь
ему уже не понадобится.
– Ты…
– Нет – это ты! Всё из-за тебя, откуда ты только
взялся!.. Со мной ничего такого не происходило, покуда не появился ты!..
– Мы должны вернуться.
– Возвращайся, если хочешь.
Ангелы не убивают людей, вертится в голове Сардика, они не
делают этого по определению: ангелам ведь запрещено вмешиваться в людские
судьбы. Тогда кем было существо на дороге – мягкое и податливое? Вот если бы
птицей! – Сардик готов пожертвовать даже щеглом с картины «Воркующий
рыцарь», но вовремя вспоминает, что уже расправился с ним, полоснув ножом по
птичьему горлу. Зачем он только сделал это, зачем?..
Существо на дороге – не птица.
И не собака: удар был слишком силен. От одного воспоминания
о нем у Сардика бегут мурашки по телу.
– Мы должны вернуться, – снова и снова повторяет
он.
– Пошел ты к черту, слизняк!..
Вот так: не слюнтяй, не трусишка, не жалкий неженка –
слизняк. Мерзкая, студенистая масса; она дурно пахнет и лишена какого бы то ни
было скелета, костяка. Невыразительный обмылок вместо лица, невыразительное
тело, прикрытое джинсами и футболкой с надписями «sex behaviour». Кого ты хотел
обмануть, слизняк? И кто изменит твою жизнь, если ты сам, дожив почти до
тридцати, так и не изменил ее, полз по обочине, оставляя после себя водянистый,
пузырящийся, зловонный след?.. Но и след держится недолго: стоит упасть
маленькому лучику солнца, крошечной капле дождя, участливому или безучастному
человеческому взгляду, и всё – нет его.
Нет.
…Все последующее произошло так быстро, что смогло уместиться
между двумя ударами сердца, если допустить, что у слизняков бывает сердце.
Сардик попытался перехватить руль, дернул его – к себе, на себя. Энцо не
замедлил ход, разве что движение машины стало чуть более плавным, скользящим,
вкрадчивым. Но и плавность оказалась обманчивой: сразу же за ней последовал
резкий визг тормозов и еще один удар, гораздо более сокрушительный, чем первый.
И на Сардика обрушилась темнота.
* * *
… – Что же ты наделал, дурачок?! Мы ведь оторвались от них.
Оторвались…
Голос знаком Сардику, хоть и пробивается сквозь толщу – то
ли воды, то ли облаков – с максимально возможными искажениями. Голос
принадлежит девушке, с которой он познакомился сегодня (или это было вчера?),
на Невском. Девушку зовут Ёлка, она не идет, а парит над тротуарами, у нее
стриженая голова и концептуальная буддистская косичка, подпрыгивающая в такт
шагам. Девушка Ёлка чудо как хороша, это признают все – рамки сигнализаций в
магазинах, индийские благовония, крутеишие тачки и даже непостижимый Жан Кокто.
Девушка Ёлка всегда должна находиться в поле зрения Сардика, иначе ему будет
плохо.
Иначе он не сможет дышать и умрет.
Сейчас он еще может дышать, но все равно – умирает.
Ведь боль, которая навалилась на Сардика, совершенно
незнакома ему – в отличие от голоса, принадлежащего Ёлке. Эта боль – острая,
невыносимая, разгорающаяся все ярче – идет снизу, разъедая кости, точнее –
осколки костей. И только руки еще слушаются Сардика: ими он и отводит от лица
вспучившийся шар подушки безопасности. Красные полосы на белой ткани смотрятся
очень выразительно, Сардик даже залюбовался на секунду таким яростным, таким
агрессивным кармином, а ведь это его собственная кровь!
– Что же ты наделал?..
– Все в порядке, не волнуйся. Все в порядке. Ничего не
в порядке, боль поднимается все выше и выше, без труда захватывая новые участки
тела, больше всего Сардику хочется кричать, вопить, плакать от боли, но он не
сделает этого. Он не слизняк.
– Помоги мне…
– У меня не получится тебя вытащить. Ты слишком
тяжелый.
Она не ангел. Просто девушка. Испуганная, только что
пережившая аварию. Кажется, она не очень пострадала, несколько царапин на лице
не в счет. И она, в отличие от Сардика, может двигаться.
– Откроешь мою дверь? – спрашивает он.
– Постараюсь. Если ее не заклинило…
Она может двигаться, какое счастье! Да нет, она отлично
двигается: вся боль досталась Сардику, обойдя Ёлку стороной. Сардик находит в
этом высшую справедливость:
любимые не должны страдать.
С дверью все тоже складывается как нельзя лучше: ее не
заклинило, она болтается на одной петле, пропуская в салон ночной воздух – и
никогда еще он не был таким влажным, таким желанным. Девушка Ёлка обхватывает
Сардика за плечи, тянет на себя и тут же останавливается:
– Не стоит этого делать. Вдруг тебе станет хуже?
Дождемся «скорой»… дождемся кого-нибудь…
– Нет. Никого мы не будем дожидаться…
Если бы не боль, Сардик был бы абсолютно счастлив: она не
собирается его бросать! А могла бы, учитывая все то, что произошло до аварии.
Свершилось, Господи!.. С ним решил остаться не кто-то абстрактный, не покойная
мать писателя Борхеса, не писчебумажная иностранка Холли Голайтли и не те
женщины, которые едва замечали его, а… а… Самая прекрасная, самая любимая
девушка на свете, угонщица, клептоманка, ангелочек, чудо. И значит, нужно
оставаться счастливым, несмотря на боль. Несмотря на смерть, ее возможность
тоже не исключена.
Он счастлив, да будет так!..
Абсолютно счастливый Сардик упирается окровавленными
ладонями в асфальт и сползает вниз, на землю.
– Боже мой… твои ноги…
– Не нужно на них смотреть, милая… все в порядке.
Вряд ли от ног Сардика осталось хоть что-то вразумительное,
кроме боли. Но он разберется с ними позже; или всемогущие врачи со «скорой»,
или всемогущая смерть разберутся с ними позже. Главное сейчас – не потерять
сознание, удержать ситуацию под контролем.
– Я люблю тебя, – шепчет Сардик, почти касаясь
губами асфальта. – Полюбил тебя с первого взгляда, такое иногда случается.
– Я не слышу, что ты говоришь…
Он не успокоится до тех пор, пока Ёлка его не услышит. Держа
в голове одну эту мысль, ухватившись за нее, как за край бобового стебля,
который обязательно вынесет его к небесам, Сардик переворачивается на спину:
