– Вы не можете сказать то же самое, но на венгерском,
моя дорогая? – смущаясь, произнес Джей-Джей: неизвестно еще, как Магда
отнесется к его эксцентричной просьбе.
Чудеснейшая, кроткая, как овечка, Магда оценила его прихоть
вполне адекватно и послушно повторила фразу про саквояж и афинский рейс на
венгерском. Джей-Джей был так восхищен языческим буйством языка, представшим
перед ним воочию, во всей своей красе, что сглотнул слюну и торжественно
провозгласил:
– Точно такая же, какой я представлял себе…
– Точно такой же… – откликнулась Магда. Джей-Джей
нисколько не разочаровался в живой Маг-
де, и никто бы не разочаровался. Она была высокой, стройной,
смуглой, черноволосой, с очаровательным пушком над верхней губой, с
очаровательной родинкой на щеке, с очаровательным шрамиком на переносице –
ничего общего со студенистыми соотечественницами Джей-Джея!
– Будем говорить на венгерском, вы не против? –
выдохнул он, едва ворочая языком от самых радостных, самых упоительных
предчувствий.
– Совсем не против, я привезла бутылку токайского.
– Прелестно.
– Существует ли место, где мы могли бы распить его к
обоюдному удовольствию?
– Конечно, моя дорогая. Такое место существует, и мы
отправляемся прямо туда. Немедленно.
– Я наконец-то увижу ваш дом? Я так долго мечтала об
этом…
– В моем доме нет ничего хорошего. Я ведь писал вам…
Крохотная квартирка, там и кошке будет тесно… Одинокий холостяк…
– Но вы ведь теперь не одиноки, Джей-Джей?
– Нет. Теперь – нет…
От волос Магды тянуло копчеными ребрышками, от кожи –
салатным перцем и разогретыми на солнце помидорами, от родинки – только что
сорванными корнишонами, от пушка над губой – густым сливовым соусом; как можно
было удержаться, чтобы не прильнуть ко всему этому гастрономическому
великолепию? И Джей-Джей не удержался, приблизил свои губы к губам Магды: что
за прелесть это блюдо, что за удивление! А самым потрясающим было осознание
того, что там, за старательно вспаханной грядкой губ, под навесом зубов, сидят
венгерские слова – одно к одному, как горошины в стручке.
– Я не слишком тороплю события, моя дорогая?
– Нет, мы ведь так давно знакомы…
– Один год, десять месяцев и двадцать пять дней. –
Странно, но знаменательные цифры выползли из Джей-Джея подобно пасте из тюбика,
а ведь он никогда не заучивал их специально!
Сказанное произвело на Магду неизгладимое впечатление, и она
(уже по собственной инициативе) отвесила Джей-Джею густейший, замешанный на
венгерском гуляше, поцелуй.
– Вот видите, появился еще один повод выпить. Так куда
мы едем?
– В милейший загородный дом, он обязательно вам
понравится. Природа там великолепная – лес, скалы и фьорды. Вы увидите, что
такое настоящая Норвегия.
– А мы… никого не стесним?
– Глупенькая! – Магдин волоокий поцелуй дал
Джей-Джею право на легкую покровительственность в тоне, и он немедленно этим
правом воспользовался. – Кого мы можем стеснить? Дом стоит пустой,
абсолютно пустой. Он принадлежит Хэгстеду, я много раз писал вам о нем…
– Хэгстед? Редактор Хэгстед, ваш начальник?
– Точно.
– Я бы хотела познакомиться с ним. И со всеми другими
вашими друзьями. И с кошками, на которых вы смотрите издали…
– Кошки никуда от нас не денутся, обещаю вам! А с
Хэгстедом вы познакомитесь завтра.
– Уже завтра?
– Да. Завтра вечером он приедет к нам со своей женой,
Ингрид. Устроим что-то вроде пикника…
– А разве Хэгстед женился? Вы ничего не писали об этом…
– Просто не успел. Это был скоропалительный брак,
Хэгстед влюбился с первого взгляда и добился того, чтобы Ингрид дала согласие
на свадьбу через неделю после знакомства. А нужно знать Хэгстеда: если что-то
втемяшилось ему в голову – он не отступится. Но Ингрид и в самом деле хороша,
она такая милая. И при этом с ней есть о чем поговорить. Думаю, мы проведем
прекрасный вечер вчетвером. Самый лучший вечер на свете.
– Надеюсь. Какой он, однако…
– Кто?
– Ваш Хэгстед… -
это было сказано с таким нажимом, что сливовый соус (а
может, лечо?) плеснул из Магды через край, рискуя запачкать белоснежную рубашку
Джей-Джея. С гипотетическим пятном на рубашке Джей-Джей явно проигрывал франту
и стороннику решительных действий Хэгстеду и потому забеспокоился:
– Вы считаете, что этот его поступок заслуживает
восхищения, моя дорогая?
– Я считаю, что прежде чем решиться на такой шаг, людям
не мешало бы получше узнать друг друга… – Магда положила смуглые пальчики на
губы Джей-Джея, и он рассмеялся.
– Примерно как нам с вами?
– Примерно.
– Один год, десять месяцев и двадцать пять дней. Это
ведь достаточный срок, да?
– Да. Хотя… Случаи ведь бывают разные, да?
– Да.
– Но наш – самый исключительный, да?
– Да… Собственно, я ведь пригласил Хэгстеда и Ингрид не
просто так. Я бы… Я бы хотел представить вас своим друзьям как исключительно
важного человека в моей жизни. С которым связано все самое лучшее на свете. И
будет связано впредь. Э-э… Я не слишком тороплю события?
– Нет. Один год, десять месяцев и двадцать пять дней…
Вы совсем их не торопите, Джей-Джей. Все именно так, как и должно быть. И вы
точно такой же, каким я представляла себе…
– И вы – точно такая же.
– Тогда нам пора выбираться из аэропорта.
– Конечно. Вам понравились цветы?
– Вы же знаете, красные розы – мои любимые…
– Мои любимые, – повторил за Магдой Джей-Джей и
неожиданно добавил от себя: – Моя любимая…
Наградой за импровизацию ему послужил очередной поцелуй, в
котором венгерский гуляш был от души сдобрен перцем. На этот раз – не салатным,
а вызывающим жжение в горле; связки таких жгучих перчиков развешаны по всей
Венгрии, Джей-Джей неоднократно натыкался на их описание в справочной
литературе.
– А как мы доберемся до загородного дома
Хэгстеда? – спросила Магда.
– Я писал вам, что не вожу машину… С той поры ничего не
изменилось.
– Тогда остается ваш знаменитый велосипед.
– О, нет! Я бы никогда не стал мучить вас велосипедом,
моя дорогая. Мы отправимся туда на автобусе. Ничего?
– Автобус? Замечательно. Очень поэтично.
Какая удивительная девушка, лучшего и желать нельзя, –
мысленно возликовал Джей-Джей: она не стала надувать губки по поводу автобуса,
и не стала требовать такси, и не стала требовать вертолет,
умница-умница-умница! Ни его карьера, ни отсутствие больших денег, ни
отсутствие машины нисколько не смущают Магду, она видит в нем то, что редко
замечают другие (гораздо менее умные и интересные женщины), – его душу,
душу романтика и поэта.
