– Наверное, его сковали свартальвы*! – пробормотала она, изумленно глядя на золотого дракона с белыми звездочками в глазах.
Ингвильда опустила полотенце. Она не решалась спорить с отцом, но принимать обручье ей вовсе не хотелось. Она помнила пастбище возле Кремнистого Склона, россыпь темных валунов, дикое лицо Хёрдис и ее неразборчиво-яростный крик, долетевший до них с Асольвом из-за можжевеловых кустов. Если она хоть немного знает свою сводную сестру, то Хёрдис призвала страшные проклятья на головы всех тех, кто прикоснется к отнятому у нее Дракону Судьбы.
– Зачем мне это, отец? – тихо спросила Ингвильда. – Большие сокровища часто приносят одно горе, а у меня достаточно украшений и без него.
– Это верно, – Фрейвид кивнул, держа обручье в ладонях. – Но все же тебе понадобится подарок для Вильмунда ярла. Я говорил с конунгом. Сегодня на пиру будет объявлено о вашем обручении, и тебе нужно будет подарить жениху нечто достойное его высокого рода. А лучше этого и не придумаешь. Едва ли хоть один конунг квиттов получал от своей невесты что-то подобное.
Ингвильда была так изумлена, что села прямо на разложенные одежды и уронила на колени влажное полотенце, глядя на отца с недоумением и ужасом.
– Обручение? Какое? Кого? – бормотала она, еще надеясь, что ослышалась или чего-то не поняла. – Но как же? Как же я могу с ним обручиться? Ведь у меня уже есть…
– Ты не обручена, дочь моя, и свободна выбрать себе в мужья любого достойного человека, – с подчеркнутой уверенностью поправил ее Фрейвид. – Да, я обещал отдать тебя тому фьяллю, но сговора не было, а он с тех пор показал, как мало считается с обетами дружбы. Я думал, ты сама поняла цену его обещаний. Он подарил мне обручье, – Фрейвид поднял руку, где блестела полоска узорного серебра, – но вскоре явился с мечом, чтобы отнять и свои подарки, и мою жизнь! Ведь Хёрдис рассказывала, что и Хродмар сын Кари, и его родич Модольв были среди тех, кто спалил наш Прибрежный Дом. Если бы боги не предупредили нас и мы не ушли в Кремнистый Склон, сейчас ты, возможно, была бы рабыней этого фьялля и твои дети от него стали бы зваться детьми рабыни. После их набега ни один человек не упрекнет нас в том, что мы отказались от своего слова, как он отказался от своего. Ты разумная девушка и сама должна это понять.
– Но я… – начала Ингвильда.
От растерянности и горя она не находила слов; да, обстоятельства не благоприятствовали ее свадьбе с Хродмаром, но Ингвильда готова была ждать, сколько понадобится. Никого другого она не могла вообразить своим мужем, как не могла вообразить своего будущего без Хродмара. Месяцы разлуки не уменьшили ее влечения к нему, и обручиться с другим казалось ей хуже смерти. Это просто невозможно!
– Ведь ты же не скажешь мне, что любишь того рябого фьялля? – проницательно глядя на нее, спросил Фрейвид, и Ингвильда опустила глаза. Сказать об этом она не смела, но думала именно так, и слезы текли по ее щекам и падали на колени, а она не могла их сдержать. – Забудь о нем, как будто его и не было. Что тебе в том рябом уроде? Вильмунд ярл гораздо красивее и знатнее его, он старший сын конунга, а не какой-то там двоюродный племянник, да еще и бывший. Вильмунд ярл молод, красив, доблестен, он любит тебя, ты хорошо знаешь его. Жениха лучше и придумать нельзя. Будет война, а в такое время родство с конунгами никому еще не мешало. Обручение должно состояться быстрее, и я надеюсь убедить конунга сыграть свадьбу еще здесь, на тинге. Он согласится – ведь скоро ему предстоит ехать в Эльвенэс, просить о поддержке конунга слэттов. Он захочет оставить Квиттинг на попечение надежных людей, родичей. Он сам не дурак и понимает, что в такое время нельзя оставить страну во власти этих тупоумных Лейрингов! Ты уедешь с этого тинга не в Кремнистый Склон, а на озеро Фрейра* и будешь называться молодой кюной. Больше Лейрингам не придется задирать перед нами нос!
Однако до Ингвильды из этой мудрой речи дошло очень мало. Будущее развернулось перед ней темной раскрытой могилой, острая боль терзала ее грудь, словно стрела вонзилась в самое сердце. От слез она ничего не видела, полутемный закуток поплыл вокруг нее, взор заволокло туманом, только золотистое пятнышко обручья дрожало на коленях у Фрейвида. Ингвильда пыталась вздохнуть, вырвать эту стрелу из груди…
Вдруг туман сам разорвался, блеснул свет. Ингвильда увидела Волчий Камень, перед ним на земле лицом вниз лежал человек, а возле его плеча и шеи быстро расползалось пятно свежей крови. Ингвильда вскрикнула, сама не зная, вслух или только в душе, – она узнала в лежащем отца, его широкие плечи и разметавшиеся рыжеватые волосы с тонкими нитями седины.
Снова вспыхнул яркий золотой свет и поглотил видение; в глазах потемнело, но тут же Ингвильда увидела настоящую темноту. Где-то в стороне ярко горел костер, освещая огромное дерево, то ли дуб, то ли ясень. На ветке его тяжело качалось что-то большое, вытянутое, страшное. Нечеловеческое лицо мелькнуло перед взором, искаженное диким страданием, темное, как лик самой Хель*, в ушах раздался короткий сдавленный хрип. Каменный грохот обрушился на Ингвильду, она ощущала, как тысячи и тысячи камней валятся сверху прямо на нее, с громовыми раскатами летят огромные валуны, подскакивают на уступах, мелкая галька скатывается по ее голове и плечам. Ингвильда чувствовала над собой эту каменную лавину и едва могла удивиться, что все еще жива. И вдруг камнепад растаял, наступила тишина, видения погасли.
Фрейвид молча смотрел в лицо Ингвильде: она сидела бледная, выпрямившись и опустив руки, ее глаза были широко раскрыты, а взгляд застыл, по лицу пробегали быстрые судороги ужаса. Холодок пополз по спине Фрейвида, волосы шевельнулись. Его было нелегко напугать, но он уже знал о даре своей дочери. Ее снова посетили видения, а добрые знамения встречают не с таким лицом.
Вдруг Ингвильда вскрикнула и повалилась на лежанку, закрыла лицо руками и зарыдала. Перепуганная Бломма выскочила из закутка, не смея здесь оставаться. Даже Фрейвид не сразу взял себя в руки и решился заговорить. Тело Ингвильды сотрясалось от бурных рыданий, а в голосе слышалось такое безнадежное отчаяние, какое, должно быть, мучает вёльву*, прозревающую неизбежную гибель мира и богов.
– Дочь моя! Ингвильда! – наконец решился позвать Фрейвид и положил ладонь ей на плечо.
Ингвильда сильно вздрогнула, резко обернулась, глянула на него безумными глазами и отшатнулась, словно перед ней был восставший из-под кургана мертвец.
– Что с тобой? – стараясь скрыть дрожь, с сердитой требовательностью спросил Фрейвид. Он и в самом деле сердился, как сердится сильный и гордый человек, чувствуя, что не может побороть страх. – Тебе было виденье? О чем оно?
Ингвильда отодвинулась от него как можно дальше, насколько позволяла длина лежанки в тесном закутке. За занавесом тоже было тихо: хирдманы напряженно и тревожно прислушивались к разговору хёвдинга с дочерью-ясновидящей. А Ингвильда снова закрыла лицо руками, как маленький ребенок в попытке спрятаться. Она дрожала после пережитого потрясения и не находила в себе сил рассказать отцу о том, что видела его мертвым. Произнести вслух, даже допустить мысль о подобном для нее было более страшным и кощунственным, чем своими руками попытаться обрушить один из опорных столбов Тюрсхейма. Но первое из страшных видений стояло у нее перед глазами, она могла подробно рассмотреть лежащее тело, и у нее не было никаких сомнений: Фрейвид хёвдинг лежал убитым перед священным Волчьим Камнем в святилище Тюрсхейм. Таков был конец дороги, на которую он сейчас вступал.
