«Повешу на ясень! – подумал Торбранд, вспомнив дерево в гриднице Аскегорда. – Где лошадка, там и уздечка». Эта мысль вдруг принесла ему облегчение: значит, боги одобрили ее. Снова засунув обручье под изголовье, конунг улегся поудобнее и закрыл глаза, стараясь заснуть.
Вдруг в душном покое повеяло свежим прохладным ветерком – открылась дверь. Торбранд поднял веки. От порога к его лежанке неспешно шел высокий человек в сером плаще, в шапке, надвинутой низко на лоб и закрывающей один глаз…
Торбранд снова приподнялся и сел. Он мгновенно узнал старика, хотя никогда прежде его не видел, и застыл, охаченный трепетом, волнением, радостью, благоговением, тревогой… Можно ли перечесть чувства, наполняющие смертного человека, пусть и конунга, при встрече с божеством? С самим Отцом Богов, Властителем Асгарда! Это и есть ответ, которого он так напряженно ждал.
Сбылось… Сумасшедший Квитт действительно умеет приносить жертвы! Торбранд чувствовал себя заключенным в какие-то невидимые оковы, но это было всего лишь ощущение человеческой слабости рядом с силой бога. Покой был полон этой силой, она стояла в нем, как неподвижный упругий ветер, так что дышать было трудно, но каждый вдох казался необычайно живительным. Спящие хирдманы невольно вдыхали силу будущих побед, и она растекалась по жилам, чтобы потом в битве вдруг вскипеть и выплеснуться бурным потоком.
Больше никто в покое не проснулся, не пошевелился, а Торбранд уже не знал, сон это или явь. Вернее всего, грань сна и яви, ясности и безумия, где и происходит встреча человека и бога.
Повелитель Битв сел на край лежанки и дружелюбно кивнул Торбранду. Взгляд единственного глаза Одина был подобен раскаленному острию копья, и Торбранд отвел глаза, не в силах смотреть ему в лицо. Воздух между ними дрожал, как прозрачная грань пламенного язычка. Края серого плаща Властелина, сотканные из тумана, расплывались во тьме. Отец Ратей принес с собой сюда часть своего, высшего мира, и сам оставался в нем. Он был как грозовая туча, таящая молнии; не белая, не черная, не золотая, а туманная, таинственная, почти неуловимая для человеческого глаза. Даже сидя рядом с ним, Торбранд был бесконечно далек от Повелителя.
– Приветствую тебя, Торбранд сын Тородда! – тихим глухим голосом сказал Властелин, и каждое слово отдавалось в душе конунга и звенело, как горное эхо.
«И я приветствую тебя, Властелин!» – хотел ответить Торбранд, но язык его не слушался. Однако Отец Ратей снова кивнул, как будто услышал.
– Я доволен твоей жертвой! – продолжал Один. – Давно я не получал сына конунга, кровь его была сладка мне и Девам Битв. Я пошлю их в помощь тебе. Они укроют щитами тебя и твоих людей, а мечи их будут без пощады сносить головы квиттам. Я дам тебе достойное оружие для начала битвы.
В руке Отца Павших вдруг оказалось копье. Его длинный наконечник сиял голубоватым светом, а на древке сплетались руны девяти миров.
– Оно твое отныне и будет принадлежать твоему роду! – сказал Властелин. – Оно принесет тебе победу в любой битве, но на него наложено заклятье. Его не должно направлять на то, из чего была сделана цепь Глейпнир. Это заклятье добавил мой сын Тюр, чтобы его племя имело хоть какую-то надежду на спасение. Покажи, Торбранд сын Тородда, достаточно ли ты мудр и сведущ, чтобы владеть моим копьем!
Отец Богов усмехнулся в густую белую бороду, и по спине Торбранда пробежал озноб. Всякого, кто состязается с Одином в мудрости, ждет смерть, поскольку поражение неизбежно. Велик же будет его позор, если он не сумеет ответить на вопрос! И не видать ему тогда милости Отца Побед и чудесного копья, и любые жертвы будут напрасны.
– Перечисли, из чего была выкована цепь, из-за которой мой сын Тюр лишился руки? – предложил Один, пряча в бороду насмешку.
Теряясь от волнения, Торбранд с лихорадочным усилием принялся вспоминать.
– Цепь Глейпнир была выкована из… из женских бород, – сначала ему вспомнилось самое диковинное и нелепое. – Из птичьей слюны, из рыбьего дыхания… Из медвежьих жил…
Властелин Битв благосклонно кивал в ответ на каждое названное диво, и Торбранд постепенно набирался уверенности. Он помнил, что волшебная цепь была составлена из шести сутей. Четыре он назвал. Еще что-то было связано с Фрейей, он еще думал в детстве, что это она дала… Шум кошачьих шагов! И потому кошки бегают неслышно…
– И что же было последним? – спросил Один.
– Последним… – Торбранд лихорадочно пытался собрать в кучу и удержать в голове все уже названное, отыскать хоть на дне морском шестую составляющую, но она ускользала, не давалась. Это что-то огромное, несокрушимое, то самое, что придало цепи прочность, когда остальные части сделали ее обманчиво легкой и мягкой…
Повелитель Битв насмешливо улыбался, как будто дразнил Торбранда скрытой частью мудрости, которая ему не давалась. О, сам-то Властелин знает все, он, отдавший в залог свой глаз! Глаз… источник Мимира… великаны… горы…
– Корни гор! – с облегчением выдохнул Торбранд, и у него было такое чувство, как будто он чудом удержался на краю пропасти.
Властелин Битв снова улыбнулся.
– Ты почти так же мудр, как и храбр, Торбранд сын Тородда! И в награду я дам тебе еще один совет. Он касается того, что лежит у тебя в изголовье.
Торбранд вспомнил золотого дракона, и Властелин кивнул.
– Это обручье – немалое сокровище. Но в нем таится Сила, а значит, оно – оружие. А оружием нужно уметь владеть. Я советую тебе хранить это обручье, но не надевать его. Никому не дари его и не давай, пока не настанет крайняя необходимость. Расстанься с ним только тогда, когда тебе будет казаться, что ты купил в обмен на это обручье целый мир. И что-то говорит мне, что ты отдашь его женщине…
В голосе Отца Павших прозвучала усмешка, но он тут же снова стал серьезен и суров.
– Я вижу, ты достоин владеть моим копьем! – сказал он. – Бейся же им так, чтобы сам Браги* счел твои подвиги достойными песен! Пусть твой сын гордится тобой!
– Сын? – Торбранд вскинул голову и в невольном изумлении вперился в единственный глаз Властелина, но человеческий взгляд тут же был отброшен силою божества.
Какой сын? Когда, от какой матери он родится, каким будет? Узнать это сейчас казалось важнее самой победы.
Но Высокий больше не прибавил ни слова. Когда Торбранд поднял глаза, старика в сером плаще уже не было. Только копье стояло возле стены, и его длинный наконечник поблескивал в полутьме таинственным голубоватым светом.
– Они будут здесь не позднее завтрашнего утра! – возбужденно рассказывал Хродмар Удачливый.
На длинной шерсти его медвежьей накидки повисли прозрачные капли первого весеннего дождя, светлые волосы намокли и липли ко лбу, под глазами залегли тени, на бледном лице мелкие рубцы отчетливо розовели и были более заметны, чем обычно. Но несмотря на все эти признаки усталости, Хродмар был воодушевлен ожиданием близкой битвы и сделался непривычно разговорчив. Едва шагнув через порог гридницы, он пересказывал свои новости уже в третий раз, начав чуть ли не в дверях:
