– Мое золото! – голосом, подобным боевому рогу, низко и мрачно ревел мертвец.
Потея и плохо соображая от страха, Гейр почти вслепую отмахивался мечом, но мертвец ловко уклонялся. В руках тоже блеснуло какое-то оружие, он с размаху рубанул по боку лошади, чудом не задев ногу всадника. Лошадь с громким ржанием взвилась на дыбы, забилась; Гейр выронил меч и вцепился холодными пальцами в гриву, едва не вылетев из седла. С грохотом и звоном золото посыпалось на землю из разрубленной седельной сумки, а напуганный конь вслепую помчался по темной равнине, не слушаясь всадника.
Кольбьерн хельд отчаянно бился с мертвецом, стараясь дотянуться секирой, но рогатый оборотень ловко прикрывался щитом, как будто прошел обучение в дружине самого хевдинга. Сейчас он казался меньше ростом, чем когда приходил на двор усадьбы, но зато куда ловчее уворачивался. Копье в руках сверкало острием возле самого лица Кольбьерна, и тому никак не удавалось перерубить древко. И копье оказалось не то, с каким мертвец в первый раз приходил на усадьбу, а простое, как у всех. Но Кольбьерн даже не удивился тому, что мертвец пользуется человеческим оружием: было не до того.
Вдруг мертвец ловким обманным движением ударил копьем в седельную сумку; кожа с треском лопнула, и золотой поток хлынул по лошадиному боку. Кольбьерн взвыл, как если бы его собственная кровь пролилась на землю, но мертвец вдруг отскочил и растворился во мраке.
Над равниной стоял вой, рев, крики, как будто целое полчище троллей сошлось в битве. Гремел конский топот, что-то кричал далеко впереди Ярнир, звенели клинки. Где-то у кургана взвился к темному небу волчий вой; обезумевшие лошади вскачь неслись в разные стороны, всадники судорожно цеплялись за гривы, уже не помня о золоте и мечтая только не сломать шею в этой бешеной скачке.
Стролинги привезли домой всего одну седельную сумку золота – с коня Скъельда – и несколько вещичек, застрявших в лохмотьях остальных. Плотные кожаные мешки были располосованы острым железом, а золото осталось там, на вересковой равнине возле кургана, рассеянное на несколько перестрелов*.
То странное круглое блюдо, удивившее Скъельда, оказалось в этой, уцелевшей сумке. Когда измученные и раздосадованные мужчины ранним утром вернулись домой и при всех домочадцах высыпали свою добычу прямо на пол возле очага в гриднице, Рагна-Гейда сразу выхватила из тускло желтеющей кучи «блюдо» с узорной шишечкой посередине. Недоуменно хмурясь, она повертела его в руках, и вдруг ее осенило воспоминание. На самых старых поминальных камнях выбиты изображения женщин, у которых юбка застегнута на животе как раз такой штукой. Сейчас женщины носят платья и застегивают их на плечах, так что им с матерью это не пригодится.
Рагна-Гейда выпрямилась и приложила древнюю застежку к своему животу, немного сбоку, ближе к правой стороне, как носили женщины пять веков назад. Со странной улыбкой оглядев домочадцев, она вдруг захохотала, как безумная. Сколько дней они возбужденно обсуждали сокровища мертвеца, сколько ночей не спали, слушая его вой на дворе и стук на крыше. И вот она, добыча! Добыча, за которую ее отец и братья могли поплатиться жизнью.
Прижимая к животу застежку из наследства праматерей пятивековой древности, Рагна-Гейда хохотала и никак не могла остановиться. Постепенно все родичи и домочадцы стали смеяться вместе с ней. Собственные голоса казались им странными, по щекам Кольбьерна ползли слезы, и дикое напряжение, смесь жадности и ужаса, постепенно отпускало. Так или иначе, но золото покинуло могилу, и основа силы мертвеца подорвана невозвратимо.
Глава 5
Эрнольв не любил бывать в конунговой усадьбе Аскегорд, и на то имелось немало причин. Еще когда они с Халльмундом были детьми, бабка Торфинна, сестра старого конунга Тородда, отданная замуж за их деда Халльварда, часто приводила внуков в гридницу конунгова двора и рассказывала обо всех предках, живших тут и правивших фьяллями. «И вы могли бы править, если бы ваша родня оказалась чуть порасторопнее!» – неизменно прибавляла она в конце. Еще до появления сыновей Хравна на свет произошла какая-то темная история: бабка будто бы подбивала деда захватить власть, когда ее брат Тородд конунг ушел в заморский поход и, по слухам, погиб, и будто бы часть фьяллей готова была признать Халльварда из Пологого Холма своим конунгом… Но то ли дед не решился, то ли Тородд конунг неожиданно вернулся, – короче, конунгом остался Тородд, а род из Пологого Холма остался в Пологом Холме. С головами на плечах, что тоже совсем неплохо. Но всю жизнь при виде этой гридницы, разделенной на две половины стволом огромного ясеня, росшего из пола и уходившего кроной выше крыши, Эрнольву делалось не по себе – как будто ему показывали вещь, которую он пытался украсть.
Сейчас в гриднице было людно и дымно от множества факелов. Развешенное на стенах оружие наполняло все помещение резкими железными отблесками, и Эрнольв жмурил единственный глаз, чтобы этого не видеть.
– Сегодня мы пируем здесь в последний раз, – разносился по гриднице негромкий, слегка небрежный, но уверенный голос Торбранда конунга. – Через три дня я еду на север. За осень и начало зимы мы успеем объехать всю страну, и к середине зимы у нас будет войско, с которым нас уже не будет ждать неудача. Я хочу еще раз услышать, все ли едут со мной.
– Все! Мы едем с тобой, конунг! Пусть у нас будет одна судьба с тобой! – вразнобой, громко, с преувеличенной решимостью отвечали десятки голосов. – Среди нас нет трусов!
– Хотел бы я поглядеть на того, кто ни во что не ставит свою честь и может спокойно спать, проглотив такое поражение и позор! – с вызовом крикнул со второго почетного места Хродмар ярл, сын Кари ярла из усадьбы Бьерндален.
В последние месяцы он утвердился на этом месте так надежно, что любой удивился бы, увидев напротив конунга кого-то другого. Не верилось, что именно этот человек так отчаянно рвется вновь и вновь испытывать свою удачу, которая в последнее время решительно повернулась к нему спиной. Еще в начале этого лета ни одна женщина не могла пройти мимо Хродмара сына Кари, не оглянувшись: он был красив, как сам Бальдр*, весел, как Эгир*, говорил кеннингами* и смеялся над попытками невежд разгадать смысл его речей. Однако злая судьба подстерегла его сразу на всех дорогах: переболев «гнилой смертью», он тоже стал уродливее тролля. Полюбив девушку и обручившись с ней, он навек лишился невесты после того, как ее отец, квиттинский хевдинг Фрейвид, стал смертельным врагом Торбранда конунга. В том злосчастном походе Хродмар потерял отличный корабль, подаренный Торбрандом конунгом. Казалось бы, смирись, приноси жертвы и жди, когда счастье вернется. Но Хродмар не желал смиряться. Он этого просто не умел.
– По-моему, не все в этом доме хотят идти с нами, конунг! – громко сказал Хродмар. – Я не слышал ваших голосов, Хравн и Эрнольв из усадьбы Пологий Холм!
Повернув голову, Эрнольв наткнулся на пронзительный, вызывающий взгляд голубых глаз Хродмара. Знакомые ясные очи ярко сияли на новом, еще непривычно уродливом лице и смотрели будто из-под личины. Хродмар остался так же горд и самоуверен, как прежде, но стал более суров и непримирим нравом. Раньше все вокруг были его друзьями, а теперь многим приходилось опасаться, как бы не попасть в число врагов.
