И снова наступила тишина, но это была другая тишина. Каждому из собравшихся льстило, что сам конунг слэттов устами своего сына как бы советуется с ними, с хёльдами, бондами и рыбаками, но эта честь внушала и ужас. Каждый ощутил себя стоящим на тонкой грани между прошлым и будущим, между двумя разными мирами, каждый из которых был его судьбой. И сейчас будет сделан выбор, которого за тебя не сделает никто. Великие герои древности выращивали свою судьбу сами. Но здесь собрались не герои, а люди, которые хотели жить и каждый из которых имел на это право.
– Неужели вы покажете себя трусами! – ясно и зло в общей тишине выкрикнул Брендольв, обводя глазами молчащее поле тинга. Он тоже ощутил качание весов и бросал на свою чашечку последнее, что у него было: презрение. – Слэтты хотят вас купить, и вы ради них предадите своего конунга! Хотите быть рабами конунга слэттов!
– Мы не хотим быть рабами чужой злой судьбы! – сдержанно и сурово ответил ему Гельдмар хёльд. Хёвдинг по-прежнему молчал, и этот старик, когда-то бывший воином, а теперь немощный и хромой, вдруг стал общим голосом тинга. – Если у конунга злая судьба – зачем нам гибнуть вместе с ним? Мы не хотим, чтобы о нас складывали саги. У нас – дома и семьи. Мы хотим защитить их. И если ты, – старик обратился прямо к Хеймиру, больше не глядя на Брендольва, – от имени твоего отца поклянешься дать войско, чтобы оно вместе с нами защитило наш берег, то мы пойдем с тобой.
Он сказал именно так – «пойдем с тобой», хотя Хеймир вовсе не звал кого-то за собой. Но все знали, что это так, что он – их новый предводитель, которого они сами уже выбрали, выбрав в нем свою судьбу.
– Трусы! Предатели! – яростно крикнул Брендольв, уже зная, что это бесполезно, и стремясь хоть чуть-чуть облегчить душу. – Вы предали конунга, вы предали всех квиттов! Дрожите за свои норы, за свои шкуры! Вам дела нет, что север разгромлен, что запад и юг…
Толпа загудела, сначала сдержанно, потом все громче: она сделала выбор, она была едина и сильна, и одиночка больше не имел права осыпать людей оскорблениями, которые уже ничего не решают. Но Брендольв яростно кричал, не заботясь, слушает ли его хоть кто-нибудь, и не зная, что его слова больнее всего ранят именно того человека, который в душе соглашался с ним, но молчал, уважая право правды большинства, – его бывшего лучшего друга, стоявшего в шаге позади.
– Нет, вас поманили хвостом от селедки, вы и разбежались! Как хотите! – выкрикивал Брендольв, желая одновременно и раздавить эту подлую толпу силой своего презрения, и убраться от нее подальше, как от навозной кучи. – Сидите дома, трусливые крысы! Сидите! Если никто из вас не хочет драться и умереть, как пристало мужчинам, – я пойду один! Я никого не зову за собой! И если понадобится, я один буду драться за весь Квиттингский Восток! И за тебя! – Брендольв обернулся к молчащему, красному и потному Хельги хёвдингу. – Хёвдинг! Ты достойная глава всех этих людишек! Понятно, почему они тебя выбрали – ты такой же трус, как они! Забудь, о чем мы там договаривались – я не буду твоим родичем! Я разрываю обручение! И твой меч…
Брендольв рванул свой меч, как будто хотел сорвать и бросить под ноги хёвдингу, когда-то его подарившему. Но ведь это был меч Стюрмира конунга, которому Брендольв так верно служил.
При первом слове «трус» Даг стремительно шагнул вперед, схватившись за меч; Хельга так же стремительно рванулась к брату и обхватила его обеими руками. Едва ли маленькая Хельга сумела бы удержать своего брата, но Даг ощутил не столько силу ее рук, сколько душевный порыв – не допустить, удержать. И он остановился, поверх ее головы глядя на Брендольва, отныне ставшего его кровным врагом. А Брендольв об этом и не думал – в его лице горело безумие берсерка, который оторвался от земли и больше не живет по ее законам.
– Бери теперь в зятья… хоть тролля! – бросил Брендольв напоследок хёвдингу, хотел плюнуть, но даже на это простое дело у него не хватило дыхания. Тогда он просто повернулся и резкими злыми шагами прошел через лихорадочно раздавшуюся толпу к краю поля, где оставил коня.
Поле тинга провожало его, как камешек, катящийся в пропасть. Он оторвался от них, чтобы больше никогда не быть с ними. Повинуясь упрямому рассудку, он пошел искать свою честь, которая не терпела измены. Он не мог иначе. Но и они, оставшиеся, тоже иначе не могли.
– Я слышал вашу волю, и боги Асгарда слышали ее, – спокойно произнес Хеймир, и тут же все лица обернулись к нему. – Я обещаю, что Хильмир конунг будет отстаивать вашу землю от фьяллей так, как если бы она была его собственной. А чтобы вы верили мне, мы можем скрепить уговор союзом. Если будет на то воля Хельги хёвдинга, – Хеймир посмотрел на Хельги, – и воля Квиттингского Востока, – Хеймир окинул взглядом толпу, – то я хотел бы взять в жены дочь Хельги хёвдинга. Ведь все слышали: прежний жених сам отказался от нее. Я сумею лучше оценить ее род и достоинства.
Хельга тихо ахнула и тут же прижала ладони ко рту. Никто на нее не смотрел, даже новый жених, а ей показалось, что она проваливается, что весь холм с ней и со всеми, кто рядом, медленно и плавно погружается в тишину нижних миров. Где текут темные реки и громадный змей подгрызает корни Мирового Ясеня… Где все завтра будет уже не так, как вчера… Где она умрет и возродится совсем по-иному… Она любила Ворона и хотела быть с ним в его многоголосом мире; она хотела любить Брендольва и жить с ним среди людей. Она мучилась необходимостью сделать выбор и не могла, поскольку оба эти мира имели на нее права и властно тянули к себе. Хельга уже привыкла к этому противоречию, но сейчас у нее было такое чувство, что у нее под ногами треснул лед и вертлявая льдина гонит ее по стремительной и бурной реке – куда? Хеймир сын Хильмира казался чем-то средним, неопределенным.
– Не думаю, что Хельги хёвдинг откажет такому знатному жениху! – сказал тем временем Гельдмар хёльд. – Но для прочного союза этого брака мало. Ведь это ты возьмешь у нас залог, а в нашей верности тебе и так сомневаться не приходится. Что ты предложишь нам?
Хельга с ужасом и надеждой посмотрела на Хеймира, трепеща от мысли: а вдруг он откажется? А вдруг ему нечего предложить, и тогда ничего этого не будет? И она останется с тем, к чему уже привыкла?
Толпа тоже ждала в настороженном молчании, стремясь получше закрепить взаимную зависимость и не желая попасть в полную власть нового вожака.
Хеймир несколько мгновений помедлил, его взгляд стал сосредоточеннее и острее. Требование квиттов справедливо, а торговаться не время. Сейчас нужно бросать на свою чашу весов уверенной и щедрой рукой, притом – настоящее полновесное серебро.
– Если бы моя сестра Альвборг не была уже выдана замуж, я предложил бы ее руку Хельги хёвдингу, – сказал он наконец. – Но у нее есть дочь. Девочке сейчас семь лет. Если Хельги хёвдинг согласится взять ее на воспитание, то она будет прислана к нему сразу после моей свадьбы с его дочерью. Пусть Отец Богов слышит меня!
И тогда тинг восточного берега дружно грянул мечами о щиты.
А Хеймир сын Хильмира поднял голову. Высоко в небе плавно кружил черный ворон, посланник Одина. Повелитель Битв одобрил то, что здесь совершилось.
