Сам Горм, единственный из всех, сидел на каменном полу площадки и таким образом оставался как бы наедине со священным огнем. По сторонам от него лежали древний жертвенный нож, само лезвие которого потемнело, за века впитав в себя смерть многочисленных жертв, и связка ясеневых палочек с вырезанными рунами.
Площадка освещалась только пламенем костра, луны не было. Шла лишь первая четверть, до полнолуния оставалось еще долго. Но Горм и жители Медного Леса не могли ждать. Требовалось немедленно получить ответ: дадут ли боги хоть тень надежды на победу? Чтобы усилить призыв, Горм медленными и широкими движениями чертил пылающей головней большую руну «фенад» на каменном гладком полу возле себя.
Окончив, он поднялся на ноги, взял жертвенный нож и протянул его к огню.
– О Светлые Асы! – позвал он протяжным и высоким голосом, который, казалось, прямо с этой вершины воспарил к престолам богов. – О Повелитель Ратей, Отец Колдовства и Податель Побед! О вещие норны, прядущие нить! Примите нашу жертву – мужа по имени Хельги! Откройте нам судьбы племени квиттов! Будет ли племя под гнетом врагов влачить свои дни в рабской доле? Или сила вернется к нам, вернется удача, и древнее дерево славы расправит ветви?
Боги молчали, и люди вокруг жреца молчали. Вещая норна, что когда-то явилась Кару Колдуну, не пришла на зов Горма: она покинула Медный Лес навсегда.
Горм наклонился и перерезал горло человеку по имени Хельги.
– Тем отдаю тебя Одину! – воскликнул жрец, разогнувшись и вскинув к небу жертвенный нож с быстро бегущей по клинку свежей кровью.
Тело лишь несколько раз дрогнуло и затихло, гул жадного пламени заглушил короткий хрип. Кровь широкой неукротимой струей потекла в костер, зашипела на углях. По молчаливому человеческому кругу пробежало тревожное движение. Казалось, источник не иссякнет никогда, пламя отступило от кровавого моря. Горм поспешно бросил в кровавый поток всю горсть рунных палочек.
Пламя костра взметнулось выше, точно напитанное жертвенной кровью, и ярко осветило валуны вокруг площадки. Сомкнутым строем, плечом к плечу, они выступили из тьмы веков и глянули в глаза человеческому роду своими слепыми гладкими лицами. И заговорили, испуская голоса невидимым колебанием своих каменных боков.
Мститель родился
в обители конунга;
зиму лишь видел,
как сделался старшим.
Годы пройдут,
злые для мира,
вырастет месть
под гнетом бессилья
на пашне мечей,
– звучало над площадкой, и сам воздух в ней от края до края дрожал, повторяя слова пророчества. Люди застыли, пронизанные ветром чуждой силы; голоса камней они воспринимали не слухом, а всей кожей, и каждая капля крови в жилах, каждая косточка зачарованно и покорно повторяла:
Всходы взойдут,
что политы кровью,
ужас и месть
будут плодами.
Вырастет конунг,
зверь благородный,
как дерево смерти.
Земли и море
в страхе заплачут.
Дикие строки пророчества катились волнами, повторяемые сотней голосов, чуть отстающих друг от друга. Высокие и тонкие, как паутинка, влажные, как струи дождя, холодные, как лед, густые, как грозовые тучи, гулкие, как пещеры под землей, глубокие, как корни гор, это были голоса древних великанов, что когда-то во тьме прошедшего приносили здесь человеческие жертвы и оставили в камнях святилища немалую часть своей силы. Всякая война и вражда человеческого рода – жертва Векам Великанов, уступка дикому духу, которая не дает этой нечеловеческой силе угаснуть совсем. И сейчас древнее племя камней ликовало, довольное жертвой. Горячая кровь согрела уснувшие сердца, омыла ослепшие взоры, дала глянуть в будущее и увидеть там новое торжество!
Голоса камней умолкли, на площадке святилища наступила тишина. Горм держал в руке жертвенный нож, последние капли крови срывались с полузасохшей дорожки на клинке и падали в костер.
– Боги… дали нам пророчество, – наконец произнес Горм, и его веки дрожали, точно не могли выносить свет огня. – Они сказали: мститель родился в доме конунга. И остался старшим, пережив лишь одну зиму. Это – сын конунга Стюрмира. Бергвид сын Стюрмира. Ему едва исполнился год, когда погибли все мужчины его рода. И он вырастет мстителем за квиттов! Он отомстит за нас.
Некоторое время стояла тишина.
– Только он? – произнес один из стоявших поодаль.
Огненные отблески играли в желтых глазах, освещали резковатое уверенное лицо и пятнадцать рыжих кос, связанных на шее в общий хвост, сияли золотом на наконечнике копья, которое говоривший держал в руке, опираясь концом древка о площадку.
– И больше никто? – снова спросил Вигмар Лисица. В голосе его звучал вызов: он был решительно недоволен пророчеством. – И бесполезно собирать войско и готовить оружие? За нас отомстит лишь годовалый ребенок?
– Сейчас ему больше, – поправил другой воин, с черными бровями, которые сходились на переносице и придавали синим глазам вид стрел, что бьют точно в цель. – Сейчас ему три года. Он живет со своей матерью в усадьбе Нагорье. Это у южных рубежей Медного Леса. Я его там видел.
– Три года! – протянул Асольв сын Фрейвида. Он не показался из мрака, и казалось, это вздохнула сама темнота. – Пока он вырастет… «Годы пройдут…» Так было сказано? Это сколько же годов должно пройти?
– А нам надо сидеть с женщинами и ждать, пока конунг-мститель научится ходить? – с тихой злобой, ясно обещавшей неповиновение, произнес Вигмар Лисица.
– Боги не любят торопливых, – наконец ответил Горм. – Наш жребий готов. Племени квиттов начертаны норнами злые года. Судьбы не оспоришь. Но можно помочь судьбе. Я сам воспитаю нашего будущего конунга. Я сам выращу дерево мести. И как непоправимо наше нынешнее бессилие и поражение, так неотвратима будущая сила и победа! Так сказали нам боги!
Люди молчали. Море мрака обступило площадку, и казалось, последних людей из племени квиттов затопляют те злые годы, которые предстоит пережить.
Чем дальше Даг и Гельд ехали на юг вдоль восточного побережья, тем ближе была война, и знаки этого приближения становились с каждым днем все заметнее. В усадьбах, принявших первых гостей еще два года назад, появилась новая волна беженцев с юга. Дома стояли переполненными, вдоль прибрежных троп везде виднелись шалаши из жердей и еловых лап, волокуши, наскоро вырытые неглубокие землянки, дымки костерков. Перепуганные беженцы не знали, пора ли им остановиться или надо бежать дальше, и при первом же тревожном слухе были готовы сняться с места.
Окрестности усадьбы Тингваль, где жил отец Дага, Хельги хёвдинг из рода Птичьих Носов, были так плотно изрыты землянками, что Гельду вспомнился Эльвенэс – самое крупное поселение Морского Пути. Вокруг старой усадьбы за последние пару лет выросло множество новых двориков и домишек. Вдоль всего берега сплошной чередой висели растянутые на кольях сети – «точно мы собираемся ловить Змею Мидгард», как смеялся Даг. И цены на хлеб и прочее съестное, как по привычке выяснил Гельд, здесь стали почти как в Эльвенэсе.
