Пальцами стирая слезы со щек, Хлейна кивнула, глядя в небо: я вижу тебя, богиня-любовь, и в слезах прекрасная.
Глава 4
Через день после осеннего равноденствия три корабля ушли, держа путь на юг, к Драконьему фьорду. Без разговорчивого Фримода ярла и без большей части дружины усадьба Роща Бальдра казалась опустевшей, по вечерам в гриднице было довольно-таки тихо. Фру Гейрхильда никогда не любила болтовни, а теперь стала по-особенному молчалива и замкнута. Ей не давали покоя мысли о трудностях похода и об опасности встречи с полуоборотнем. Хлейна тоже ее беспокоила, хотя и осталась дома. Веселая и оживленная прежде, после ухода кораблей она сделалась молчаливой и печальной. Часто и подолгу она теперь гуляла одна над морем, сидела на мыске возле устья фьорда, где провожали и встречали корабли. Она пыталась вести себя как обычно, бралась за рукоделие и прочие домашние дела, но все ей быстро надоедало; она разговаривала с домочадцами, но вяло, как по обязанности, смеялась как-то по-неживому, притворно. Гейрхильда слишком хорошо знала приемную дочь, чтобы поддаться на этот обман. Любая треска догадается, в чем тут дело.
Хагир сын Халькеля! Гейрхильда отлично помнила, как часто и охотно Хлейна беседовала с ним. Каждый вечер они сидели вместе! Тогда Гейрхильда слишком сосредоточилась мыслями на предстоящем походе, чтобы что-то заподозрить. Да и что в том такого: Хлейна всегда была приветлива, общительна и любопытна, а квиттинский гость, конечно, возбуждал ее любопытство! Теперь Гейрхильда корила и бранила себя за то, что вовремя не догадалась приглядеться получше. Как знать, к чему могли привести эти беседы! Может быть, они встречались не только в гриднице, у всех на глазах! Этот Хагир тоже – парень не промах. Ведь про Лейрингов говорят, что они не упустят случая так или иначе поживиться. Ну, если окажется, что перед опасным походом «последний из Лейрингов» оставил Хлейне на память еще одного, уж самого последнего! Хлейна не так проста, чтобы к ней нельзя было подпускать мужчин, но когда-нибудь всякая умница попадется. Она привыкла к Фримоду ярлу, а Хагир уж слишком на него не похож: тот знаком, а этот – новость, тот говорит без умолку, а этот молчит. Хлейна любит загадки – могла увлечься и зайти далеко…
От осторожных попыток приемной матери выведать, что у нее на душе, Хлейна уклонялась, и Гейрхильда, зная ее, не настаивала.
Хлейна хоть и разговорчива, но скрытна: если уж она решила что-то утаить, из нее нипочем не вытянешь правды! А если Фримод узнает, что человек, которому он взялся помогать, так дурно отплатил ему за дружбу, то… Гейрхильда ворочалась на лежанке, и тревожные мысли полночи не давали ей заснуть.
Сама Хлейна, напротив, рано уходила в девичью и ложилась спать, словно стремилась как можно больше сократить тоскливый, пустой день. Когда здесь был Хагир, радость и жизнь кипели в ней ключом, она ловила каждое мгновение, всякий день был наполнен чувством: радостью, ожиданием, сомнением, надеждой, тревогой… А теперь – ничего. Без Хагира все стало по-старому, но Хлейне казалось, что жизнь ее стала втрое тоскливее прежнего. Без него весь ее мир стал пустым и мертвым, как тело без сердца, – это выражение Хлейна услышала когда-то давно от Гельда и уже забыла, по какому поводу, но сейчас оно казалось ей как нельзя более подходящим. Она ждала возвращения Хагира, ни о чем не задумываясь и ничего не желая, кроме одного – его присутствия. Когда он будет здесь, все опять оживет, задышит, забьется, и у ее мыслей, чувств, стремлений появится цель. А пока она бродила по усадьбе и по берегу вялая, грустная, ненужная сама себе.
Ночью она спала крепко и отдыхала от своей тоски. Но однажды, едва она заснула, кто-то позвал ее. Чей-то легкий, невесомый шепот коснулся ее слуха. Было похоже, будто мягкое, тоненькое перышко слегка касается ее восприятия, щекочет самым кончиком, то ли играя, то ли дразня, то ли стараясь незаметно привлечь к себе внимание. «Хлейна, Хлейна!» – шелестело перышко, и Хлейна не знала, явь это или наваждение, не могла определить, откуда ее зовут – снаружи или изнутри. Мягкое звучание ее имени казалось самой сутью этого голоса, словно он и не умеет произносить ничего другого.
Это продолжалось несколько мгновений, потом щекочущее перышко исчезло. И сразу ночная тьма разлилась вокруг Хлейны широко, как море; Хлейна всей кожей ощутила вокруг себя безбрежное пространство густой темноты и испугалась своего одиночества.
«Хлейна, Хлейна!» – шепнули снова, и теперь голос звучал яснее и ближе. Хлейна почти обрадовалась ему, как другу, но и ужаснулась: теперь она осознавала, что этот посторонний голос доносится не снаружи. Кто-то звал ее изнутри ее собственной души, кто-то пробрался внутрь, пока она засыпала… странный гость… дух… Было так тревожно и неуютно ощущать внутри себя чужой дух и притом знать, что не в твоей воле от него избавиться. Коянечно, это не голос живого существа. Бесплотный шепот напоминал скорее шорох сухих листьев, шуршание песка и камешков, скользящих с горы, даже шевеление корней в земле, как его слышит один только Златозубый Ас Хеймдалль. Шепот опять приблизился, но теперь казался бессмысленным. На грани яви и сна Хлейна ощущала разочарование, как от тяжелой потери: неужели ее имя ей только померещилось и в этом странном мире нет иного разума, кроме ее собственного? И этот зов – как обманное золото в луже под солнцем? Хлейна напрягала все силы души, чтобы снова услышать свое имя, ее слух напряженно шарил в этом шепоте, выискивая смысл, как потерянный перстень в груде сухих листьев.
Шепот стал громким, как будто листья шуршали прямо у нее над ухом. И Хлейна стала улавливать в этом шорохе скрытую многозначительность. Это не бессмыслица, это осмысленная речь на неведомом ей языке. Это голос земли, понятный только колдунам… Хлейна слушала, сосредоточившись на неясных звуках, заполнивших темное пространство ночи вокруг нее. Какие-то сочетания шепчущих звуков повторялись, и постепенно она поняла, что вокруг нее раздаются слова.
– Нет мне покоя… нет покоя… нет покоя… – снова и снова шептал голос, словно настаивая, чтобы она поняла. – День и ночь нет покоя… зиму и лето нет покоя… Тревожат меня, тревожат… тревожат…
Хлейна отчаянно напрягала слух, точно жизнь ее зависела от того, сумеет ли она разобрать еще хоть что-то. Ей было холодно, как будто рядом открылась какая-то дыра, куда улетало все тепло, и страх перед этим холодом заставлял ее торопиться: скорее, скорее понять, что все это значит!
– Мое пристанище на самой дороге… – шептал голос. – Ты знаешь то место… Ты знаешь, я много раз давала тебе знак… Ты знаешь мое пристанище… Нет мне покоя… нет покоя… Дай покой мне в моем пристанище, и я награжу тебя… Ты сделаешь это? Ты дашь мне покой? Ты сделаешь это? Ты обещаешь?
Темная, расплывчатая фигура, похожая на дыру еще более густой, тянущей темноты, наклонялась к изголовью, и Хлейна изнемогала от желания отстраниться, отодвинуться, но не могла, как скованная. «Да, да!» – ответ сам собой прозвучал в мыслях. Все существо Хлейны стремилось скорее избавиться от угрожающего соседства, и было даже не до вопросов, что это за существо и какого же обещания от нее требуют. Все что хочешь, только уйди!
