На тропе виднелись фигуры трех всадников. Прикрывая рукой глаза от солнца, Бьярта силилась поскорее разглядеть гостей, и сердце ее стучало: хоть бы что-нибудь узнать! Любые новости будут лучше неизвестности. Пять месяцев Стормунд в походе – за это время можно весь Морской Путь проплыть, а он собирался гораздо ближе! Тот торговец, которого он взялся провожать, намеревался плыть не дальше Эльвенэса – не рукой подать, но и не так же долго! Конечно, ему могла подвернуться новая возможность, а он – человек увлекающийся, но… Но не может же он забыть, что жена ждет его дома!
– Это всего-навсего Ульвмод, – разочарованно сказала у нее за спиной Тюра. – Нечего было бегать.
– Да уж, этот пень хорошего не скажет. – Бьярта с досадливым вздохом опустила ладонь и сложила руки на груди. – Но уж теперь надо встречать, раз вышли.
Ее правильное строгое лицо стало замкнутым и недружелюбным: от соседа новостей о Стормунде ждать не приходилось, и Бьярта не могла ему простить своего разочарования. Любят же иные люди бегать по гостям, будто им дома делать нечего!
Ульвмод Тростинка из усадьбы Овечий Склон получил свое прозвище, как иногда бывает, «наоборот», потому что отличался изрядной толщиной, а к пятидесяти годам так растолстел, что с трудом ездил на лошади и нечасто выбирался из своей усадьбы. Но и мысленные попреки Бьярты были не совсем несправедливы, потому что Березняк он навещал чаще других. У прижимистого Ульвмода водилось немало разного добра, и размашистый Стормунд бывал ему что-то должен почти постоянно. Правда, сейчас Бьярта поджимала губы со вполне законным презрением: со старыми долгами они расплатились, а новых сделать еще не успели.
Подъезжая, Ульвмод еще издалека приветливо кивал. Его широкое, с крупными чертами лицо раскраснелось от долгого пути, но маленькие голубоватые глазки из-под морщинистых век с удовольствием разглядывали двух женщин у ворот. Фру Бьярте сравнялось тридцать лет, а сестре ее – на два года меньше, и обе они, среднего роста, стройные, с приятными чертами лица, смотрелись двумя березками. А Ульвмод Тростинка был не из тех, кто с годами делается равнодушен к женской красоте.
– Приветствую тебя, Бьярта дочь Сигмунда! – с трудом дыша, выговорил он, приблизившись к воротам. – Да будет всегда мир и достаток в твоем доме… Хм!
Один из его людей помог хозяину сойти на землю, и Ульвмод придерживался рукой за седло, стараясь отдышаться.
– Приветствую тебя, Ульвмод сын Ульвгарда, – с холодной вежливостью ответила Бьярта. – Я рада таким знатным гостям… особенно когда они приходят так неожиданно.
Ульвмод пошарил взглядом возле хозяйки, но Тюра исчезла. Только ее дочка, восьмилетняя Аста, мельком выглянула из-за спины тетки, задорно глянула на толстого соседа и снова спряталась.
Бьярта провела Ульвмода в гридницу и усадила. В доме казалось пустовато: работники были в поле, только женщины переговаривались и стучали ножами в кухне, да три-четыре хирдмана в углу гридницы играли в кости. Ветер зрелого позднего лета гулял из одного покоя в другой, точно сам старый дом дышал полной грудью, стараясь надышаться перед долгой душной зимой, когда все двери закроют и под крышами день и ночь будут дымить очаги.
После светлого дня полумрак в гриднице давал отдых глазам, а разглядывать тут было нечего: ни ковров, ни узорных досок не имелось, скамьи и изрезанные ножами столы потемнели от времени, столбы потрескались, и резьба снизу пострадала от долгих лет. Кое-где из щелей между бревнами торчали клочья мха: шестилетняя Кайя, хозяйская дочка, любила выковыривать мох, а заботливая Аста не всегда успевала запихать его обратно. Возле очага играли котята, служанка подогревала кашу для детей в маленьком бронзовом котелке с тремя ножками в виде овечьих копытец, который не вешали над огнем, а ставили прямо в угли. И этот котелок грел кашку еще для тех детей, поминальные камни которых уже наполовину вросли в землю.
– О твоем муже, как видно, еще нет вестей? – Ульвмод огляделся, словно ждал, что вести будут развешаны по стенам, но там виднелись лишь пустые крючья для оружия. – А ведь уже полгода, как он ушел в поход, так? Ему уже можно бы и вернуться!
– Морской Путь велик! – досадливо ответила Бьярта. Всегда-то этот жирный тюлень норовит ужалить в самое больное место! – И не полгода, а пять месяцев – он ушел после Праздника Дис! Значит, поход складывается удачно, раз он не спешит возвращаться!
– Да уж! – Ульвмод провел ладонью по взмокшему лбу и вытер ее о колени, ухмыляясь в бороду. Широкая и густая борода оставалась светлой, и только возле самых уголков рта можно было разглядеть две рыжие, седеющие прядки. – Это хорошо, если поход складывается удачно! Значит, вам будет чем платить дань, когда Асвальд Сутулый явится опять! Не то что в прошлом году…
– Чтоб великаны взяли Асвальда Сутулого и весь его род! – вспомнив прошлый год, Бьярта в досаде ударила себя кулаком по колену. – И все их троллиное племя!
Ульвмод негромко засмеялся.
– Приятно видеть женщину в таком решительном расположении духа! – одобрил он. – В этом ты и мужу не уступишь! Да, мужу… Видно, он с теми купцами заплыл далеко! А может, нанялся в дружину к какому-нибудь конунгу?
– Мой муж сам знает, что ему делать! – Бьярта уколола соседа сердитым взглядом. – Легко рассуждать, сидя дома! Тебя, Ульвмод, надо прозвать не Тростинкой, а Восточной Кукушкой! Хоть бы раз ты сказал о чем-нибудь приятном!
[7]
– Я хотел бы сказать что-нибудь приятное, но… А, вот и ты, Гевьюн ожерелий!
Обернувшись на легкий шум шагов, Ульвмод увидел Тюру с ковшиком пива в руках. Ковшик был простой, деревянный, под стать ее серой рубахе и некрашеному платью с бронзовыми застежками. Но Ульвмод расплылся в улыбке, так что его проницательные и насмешливые глаза спрятались в морщинах: серое вдовье покрывало лишь подчеркивало свежесть и миловидность лица Тюры, и каждое ее движение было полно такой мягкой, изящной прелести, что никакая жена конунга в роскошных цветных нарядах не показалась бы Ульвмоду лучше. Она была как березка, что плавно поигрывает ветвями на летнем ветерке – загляденье. Любой, у кого есть глаза, сразу скажет: эта женщина достойна лучшей участи!
– Ты устал по дороге, выпей пива! – приветливо сказала Тюра, подавая ему ковшик. – Да не вставай, сиди!
Ульвмод, правда, лишь сделал вид, что хочет встать ей навстречу, и с готовностью расслабился опять.
– Я подумал, что, может быть, ты захочешь в придачу к пиву наградить меня поцелуем! – лукаво щурясь, ответил он. Тюра засмеялась, и он добавил: – Был ведь такой обычай в старину, ты знаешь?
– В старину жизнь была совсем другая! – одернула его Бьярта. – Тогда в гости не ходили без подарков!
Не то чтобы она уж очень жаждала от Ульвмода подарков (ведь болтали, что от его покойной жены осталось много всяких украшений, а здесь не одна Тюра заслуживала лучшей участи!), но Бьярте было тошно смотреть, как старый расплывшийся тюлень заигрывает с ее родной сестрой. И Тюра могла бы держаться построже, а то она все улыбается по простоте, а он сейчас невесть что вообразит!
