– Если бы это был не ты, а кто-нибудь вроде Альмара Тростинки, умеющий жить как все люди, то я посоветовала бы тебе посвататься к какой-нибудь из сестер кюны Хладгуд, – сказала она наконец. – Помнится, их у нее много, наверняка еще не всех разобрали. Если бы вы с Роллаугом конунгом породнились, то стали бы непобедимы и весь Западный Путь от Ледяного моря до Острого мыса был бы ваш. Но тебя ведь не устроит, если невеста будет просто «знатного рода, умна, учтива и хорошая хозяйка». Ты должен ее любить. Ты любишь многих женщин, и тебя любят многие, но ты не будешь счастлив, пока не найдешь среди них одну-единственную, которая станет твоей судьбой и твоей богиней, даже если сейчас она ждет тебя в самой бедной рыбацкой хижине… А для любви лучше не слепить глаза званием конунга. Жаль, что у тебя такой заметный шрам. – Кюна Ульврун постучала себя пальцем по щеке, по тому месту, где у Торварда тянулся длинный беловатый шрам, от угла рта и до заднего края челюсти. – Из-за него тебя в Морском Пути где хочешь сразу узнают. А иначе я посоветовала бы тебе обменяться плащом и именем с кем-нибудь из твоих хирдманов и постранствовать по семи морям. Судьба свела бы тебя с девушкой, которая подошла бы тебе умом и сердцем. Но притвориться другим для тебя невозможно – ты слишком успел прославиться… Так что… Одно я тебе посоветую: ищи невесту сам, не доверяй никому. И сватайся только тогда, когда будешь уверен, что вы смотрите на мир одними глазами. Так что, в общем, положись на судьбу! – с легким вздохом, словно отдавая этим дань могуществу и непредсказуемости судьбы, добавила кюна Ульврун.
Совет был хорош, но отличался неопределенностью, поэтому Торвард конунг справлял праздник Середины Зимы, не торопясь домой. В уме он держал, что именно теперь в Аскефьорд, может быть, уже прибыли посланцы фрии Эрхины. Но он ведь не обещал дожидаться ответа, сидя дома, а значит, фрия Эрхина теперь может подождать его, как он ждал ее.
Мысли, а частью и разговоры дружины тоже посвящались русоволосой красавице с волшебного острова Туаль. Хирдманы и ярлы Торварда, побывавшие с ним в той поездке, теперь были желанными гостями везде. Чудесный холм Аблах-Брег, с его семью зелеными валами и семью бронзовыми воротами, красный Дом Четырех Копий под свинцовой крышей, его пять огромных палат, его сокровища, и сам порядок жизни на острове Богини, где не знают, как показалось фьяллям, иного труда, кроме пиров и священнодействий, – все это давало пищу для бесконечных рассказов. Слушатели забывали дышать от восторга, а рассказчики заново переживали те чудесные дни, заново видели перед собой и огромный серебряный котел с изображениями богов на боках, и высокий трон на священном «кричащем» камне Фаль, с резными «рогами дракона» на черных дубовых ступенях.
Но, очнувшись от воспоминаний, они нередко чувствовали себя отрезвленными, душевно утомленными и разбитыми – наступало похмелье. Все вокруг становилось тусклым и убогим, и даже богатая усадьба казалась не лучше свиного хлева. Об этом почти не говорили вслух, но многие посматривали по сторонам весьма уныло. Однажды Торвард, услышав, как Халльмунд вздыхает и ворочается на лежанке, пихнул его локтем:
– Чего вздыхаешь, борода? По жене соскучился?
– Вот это, я понимаю, люди живут! – протянул тот в ответ и опять вздохнул. – Такая красота, обалдеть можно! Если там Покой Музыки, то, значит, там тебе только играют и поют. Если Покой Мудрости – значит, там мудрецы сидят и говорят об умном, и никто им не мешает и котлами под ухом не гремит. А у нас что! В Аскегорде хотя бы! Ты не думай, я Аскегорд, конечно, очень уважаю, он мне самому почти что дом родной. Но ты сам знаешь… Гридница – тут тебе и хирдманы, и женщины, и дети, и свои, и гости, и собаки еще грызутся! И каждый про свое: и пьют, и поют, и с прялками сидят, и дети возятся, и с купцами торгуются, и все что хочешь! Тебе, допустим, о деле поговорить надо, а тут над ухом костями по доске стучат, а Эйнар опять с Ормкелем бранится! Так и удавил бы всех!
– И что теперь? – холодно отозвался Торвард. – Удавить?
Халльмунд не ответил. Торвард лежал, глядя в темную кровлю. Огонь в очаге потрескивал, мужской спальный покой был полон дыханием и разноголосым похрапыванием, а в кухне за стеной, как назло, челядь гремела котлами, наводя порядок после вечернего пира. Слова Халльмунда произвели на Торварда неприятное впечатление, но не потому, что для него все это явилось новостью. Подобные мысли приходили в голову и ему самому, но его задевало, что так думают и другие. Халльмунд сын Эрнольва – неглупый парень, хотя звезд с неба не хватает. То, до чего додумался он, наверняка служит предметом тихих бесед во всей дружине. Поездка на Туаль принесет им очень мало пользы, если они из-за этого разучатся ценить родной дом! Но Торварда ранило сознание, что Аскегорд с его знаменитым ясенем, дом, который он может предложить Эрхине, не идет ни в какое сравнение с тем красным чертогом под свинцовой крышей, который ей придется покинуть. Даже мысленно, сравнивая Аскегорд и Аблах-Брег, он не стыдился своего дома и не желал сменить его на другой. Пусть он темен и невзрачен, но в нем каждое бревно пропитано дымом очагов предыдущих поколений, и Торварду он был неизмеримо ближе и дороже, чем тот огромный, просторный, блестящий чертог, где воины – отдельно, певцы – отдельно, мудрецы – отдельно… Но для Эрхины это будет большая жертва, а любит ли она его настолько, чтобы решиться на жертву? А если решится – чем он возместит ей потерю? Только любовью. Должна же она, жрица богини Фрейи, понимать, что это дороже, чем все на свете чертоги и троны. Для валькирии брак со смертным – наказание… Так чего же в ней больше – богини или смертной?
Да и не так уж плохо, когда все сидят вместе и им легко услышать друг друга. Торвард, как Халльмунд, как любой хирдман из дружины, молодой или зрелый, с детства привык к такому порядку и считал его самым уютным, самым полезным, самым мудрым и правильным. Но представить Эрхину, такую, какой он ее запомнил, сидящую со всеми, среди других женщин за женским столом Аскегорда, не в вышине, прекрасную и недоступную, а рядом , – на это его воображения не хватало. Когда он пытался это представить, мысль упиралась в какое-то непреодолимое препятствие, и вся затея со сватовством начинала казаться пустой и нелепой.
Но все же… Даже сейчас, за далью прошедших месяцев, Эрхина была в его глазах так прекрасна, что сердце щемило. Вопреки рассудку хотелось надеяться, что все это станет возможным, что как-то наладится и сбудется все то, что, строго рассуждая, сбыться едва ли могло.
Случилось так, что, когда Аринлейв сын Сёльви достиг наконец цели своего путешествия, сам Торвард конунг стоял у ворот усадьбы Пограничье – дружина собиралась на охоту.
– А вон и дичь! – засмеялся Кетиль Орешник, заметив вдалеке на склоне крупного черного быка. – Сама к нам бежит!
Он-то думал, что кто-то из местных бондов гонит своего быка в усадьбу ярла. Потом разглядели, что на спине у быка сидит человек; фьялли озадаченно примолкли, дивясь про себя обычаям раудов.
– Провалиться мне на месте, если это не наш бергбурский бык! – вдруг сказал Флитир Певец. Он когда-то ездил через Черные горы и видел стада, пасущиеся на каменистых склонах. – И рога белые…
