Слабо вскрикнул голос невидимой Сольвейг, а вокруг Сэлы уже сомкнулись прохладные волны. Она умела плавать, но эта бешеная гонка через всю ночь слишком обессилила ее. Она забарахталась, как щенок, а рука с зажатым камнем тянула ее вниз, под воду. Ее тянул на дно сам ужас того, что под ногами – морская глубина, а позади – волшебный остров Туаль, который не хочет ее отпускать…
Очнулась она уже на чем-то твердом. Все вокруг покачивалось. Что-то огромное и темное склонилось над ней, заслоняя свет, глаза мучила резь, но все же Сэла видела ясное голубое небо. Во рту, в носу, в ушах было противное ощущение морской воды, но чувствовать такое способен только живой человек. Значит, она не на «этой прекрасной равнине», где обитает Темная Невеста, утянувшая к себе злополучного Ллада Прекрасного… Что, съела, Госпожа Ночь?
– Сэла! Ты меня узнаешь? – снова позвал ее голос.
Да, она его узнала. Кто-то сзади помог ей приподняться, и Сэла увидела перед собой лицо Аринлейва. Совершенно мокрый, с потемневшими от воды волосами и каплей на носу, он держал ее за плечи, чтобы она снова не упала, и напряженно, тревожно, умоляюще всматривался в ее лицо.
– Ты живая? – с дрожью в голосе спросил он.
– Да… – одним дыханием, без голоса, ответила Сэла. – Да! – хрипло повторила она, торопясь убедить в этом живых людей.
Со всех сторон их окружали люди, и всех их она знала, хотя не могла сейчас вспомнить ни одного имени. И этот, кудрявый, с торчащими, как у зайца, передними зубами, и тот, кругленький, как медвежонок, и этот, с большой залысиной… Десятки хорошо знакомых глаз смотрели на нее, в изумлении ожидая, что она им скажет. Вокруг нее был Аскефьорд. Он пришел к ней, потому что она приложила все силы, чтобы дойти до него…
Сэла подняла слабые руки, облепленные мокрыми рукавами, и вцепилась в мокрую рубаху на груди Аринлейва. Вернее, только левой, потому что ее правая рука была судорожно сжата в кулак. Сэла с усилием разжала пальцы и увидела в ладони небольшой черный камешек в золотой оправе с колечком для привешивания. Она совсем не помнила, что это и зачем, но сознавала одно: она уже дома и плен ее кончился. Остался позади остров Туаль со всеми его чудесами, с его песнями в честь чужих богов, с его воинами – отдельно и певцами – отдельно, кончился розовый ларец с башмаками фрии Эрхины, кончился… Перед ней был Аскефьорд – дерновая крыша дома, такая низкая с северо-западного угла, что на нее часто забирались пасущиеся козы, и деревянная резьба опорных столбов, по которой дед учил ее сагам, и дедова кузница, и сам он, огромный, с сильными натруженными руками и ремешком на лбу…
Все это было рядом, счастье близости к дому разрывало сердце, и Сэла зарыдала, прижавшись лицом к мокрому плечу Аринлейва, в первый раз за весь этот полный превратностей год. Она побывала пленницей, дочерью конунга и повелительницей бергбуров, она побывала Богиней в подземелье Рогатого Бога и вышла оттуда на свет, вернулась домой, чтобы снова стать собой. Но только уже другой собой, потому что никого Остров Посвящений не отпускает прежним. И только тот, кто вовремя даст умереть себе-старому, и может называться истинно живым.
Глава 3
Из внутреннего пространства кургана вверх вела земляная лестница; у выходного отверстия она смыкалась с другой, которая спускалась по склону во внешний мир. Ту и другую разделял порожек, отлитый из белой бронзы.
[7]
Просыпаясь, Эрхина сразу заметила, что свет входного отверстия чем-то заслонен и кто-то сидит на том самом порожке. Это был он, вчерашний Рогатый Бог. Эрхина усмехнулась: он сидит на пороге Иного Мира, словно в двери какой-нибудь рыбачьей избушки, любуясь восходом. Ее избранник остался слишком прост, несмотря на все усилия жриц чему-то его обучить, втолковать, какая великая и значительная честь на него возложена.
Правда, нельзя сказать, чтобы он плохо справился со своей частью обряда. Эрхина закрыла глаза и опять увидела темную высокую фигуру, озаренную отблесками факелов. Повелитель Тьмы пришел и ушел назад в свою зеленоватую лесную мглу, где ему суждено пребывать все ночи, кроме единственной в году. С ней остался лишь тот, кто удостоился чести одолжить божеству свое тело, не больше. Стоит ли с него много спрашивать? Кто он такой, в конце концов? Побочный сын одного из многочисленных конунгов Морского Пути, воспитанный мужем своей матери, каким-то мелким землевладельцем, и предназначенный, если бы не любовь к ней, Эрхине, для самого заурядного прозябания. Нет, в эту священную ночь рядом с ней должен был быть другой человек…
Не открывая глаз, Эрхина вспоминала прошедший вечер и еще одно чудо, которое открылось только ей одной. И слава Богине, что только ей. Все время обряда в лице Коля ей мерещились черты Торварда конунга. А значит, она не сумела изгнать его из памяти, как надеялась. В переливах света и тьмы зрению так легко обмануться – даже в фигуре Коля она видела фигуру Торварда, более высокую и мощную, и с его лица на нее смотрели глаза фьялленландского конунга. Напрасно она уверяла себя, что забыла его. В сердце ее Рогатым Богом сделался Торвард конунг, и он вернулся в эту священную ночь, когда открываются ворота истины. А в темном кургане наваждение завладело ею без остатка. Ее обнимал Торвард конунг, и она уже не напоминала себе, что это обман, – она предалась этому обману, который казался милее действительности. Страстная, яростная, какая-то отчаянная пылкость ее избранника была так уместна для воплощения Рогатого Бога – и так напоминала Торварда, в котором Бог Плодородия, похоже, жил всегда. Это снова был Торвард, единственный достойный стоять рядом с ней, но не прежний, дерзкий и самоуверенный, а смиренный и покорный ее выбору Торвард. Мечта и действительность слились в один неразрывный поток наслаждения, и никогда она не ощущала себя Богиней в такой полноте, как сейчас.
Приподнявшись, она хотела его окликнуть, чтобы сошел с порога и не загораживал ей свет, но промолчала и замерла: что-то было не так. Что-то сильно изменилось в ней самой, настолько сильно, будто ночью в темноте ей подсунули чье-то чужое тело вместо собственного. Эрхина в недоумении посмотрела на себя – все было как обычно. Только черного камня в золотой оправе она не увидела на своей груди.
Проведя рукой по шее, она попыталась нащупать цепочку, но цепочки не было.
Эрхина села на лежанке и обхватила ладонями горло – цепочки, несомненно, не было! Внутри прошла тревожная, холодная судорога, сердце оборвалось и покатилось в пропасть. Она не могла так сразу поверить в исчезновение амулета, – это было слишком невероятно, невозможно! – но одна мысль об этом наполнила ее бесконечным ужасом.
Быстро обернувшись, Эрхина порылась среди смятых подушек, откинула одеяло, даже сдернула простыню. Камня на тонкой золотой цепочке нигде не обнаружилось. Мигом соскочив с роскошного, отделанного бронзой ложа, она упала на колени и стала шарить по медвежьей шкуре на полу, но в кургане не хватало света.
