Кюна, не ждавшая, что этот вопрос будет ей задан так быстро и так прямо, чуть заметно вздрогнула и крепче сжала кулак. На щеках ее появилась легкая краска, точно у молоденькой девушки, при которой упомянули героя ее первой застенчивой любви.
– Я знаю, что ты не отдала его Торварду конунгу, когда он уплывал, а оставила себе, – продолжал Оддбранд. – Не рассказывай, будто хочешь заказать себе перстень с «глазом богини Бат» и украшать им твои и без того прекрасные руки. Ты задумала что-то другое. И я хочу знать что.
– С чего ты это взял? – надменно и замкнуто отозвалась Хёрдис. Она понимала, что этой натянутостью себя выдает, но ничего не могла поделать: в Оддбранде была сила, способная смутить и подавить даже ее.
– Так я же знаю тебя, хозяйка, все те сорок девять лет, что ты живешь на свете! – последовал прямой ответ, даже более подробный, чем ей был хотелось. Кюна оскорбленно двинула бровью, хотя в том, что она родилась целых сорок девять лет назад, обвинить Оддбранда было невозможно. – Я уверен, ты что-то задумала. А все твои замыслы отличаются, знаешь ли, редкостной занятностью. И любопытство не дает мне спать по ночам. Не думай, что я непременно пожелаю помешать тебе. Но я должен знать, чего ты хочешь.
– Я не хотела, чтобы камень попал на Туаль раньше, чем мой сын свяжет эту красотку клятвами не причинять ему вреда. Я взяла с него обещание это сделать.
– Это мудро с твоей стороны! – Оддбранд кивнул. – Но я-то ведь не твой сын Торвард конунг и тем более не фрия Эрхина. И от меня вовсе незачем так судорожно прятать амулет в кулак. Ты не только этого боишься. Ты хочешь чего-то еще.
– А какое тебе-то до этого дело? – наконец возмутилась кюна. – Ты кто такой, старый дракон, чтобы допрашивать меня? Мой сын добыл этот камень и оставил его мне на хранение, и ты даже не ланд-хёвдинг, чтобы распоряжаться тут чем-то в его отсутствие! – язвительно добавила она. К Эрнольву ярлу она отчасти ревновала, как ревновала ко всякой чужой власти, славе и уважению.
– Я – не ланд-хёвдинг, но я понимаю в делах Иных Миров не хуже твоего, хозяйка. А кое-что и получше. Я не хуже тебя понимаю суть «глаза богини Бат». Она состоит в том, чтобы поглощать дурные чувства владельца, низкие страсти, гнев, злобу, несдержанность, ревность, зависть. Все то, что приковывает дух к земле и мешает ему подниматься. Не думаю, чтобы тебе понадобился подобный амулет! – Оддбранд слегка усмехнулся. Ко многим из этих неприятных чувств кюна Хёрдис иногда обнаруживала склонность.
– Я не сошла с ума! – резко ответила она, испугавшись, что он и впрямь посчитает ее такой глупой. – Я знаю, что чужой амулет, заклятый для другой женщины, мне не принес бы ничего хорошего! Даже если бы у меня было столько низменных страстей, что я не могла бы с ними справиться без посторонней помощи!
– Да, хозяйка, этого у тебя не отнимешь! – слегка вздохнув, протянул Оддбранд, и этот вздох был вызван искренним на сей раз уважением. – Сколько всего в тебе намешано, никому мало не покажется, но со своими драконами ты всегда сражалась сама. И побеждала в большинстве случаев.
Кюна Хёрдис немного расслабилась и горделиво подняла нос. Эта похвала была справедлива.
– А вот фрие Эрхине повезло гораздо меньше, – продолжал Оддбранд, внимательно глядя на Хёрдис и словно бы призывая ее понять. – Ей вручили «глаз богини Бат», надо думать, еще при первых детских посвящениях, лет в семь. Или, скорее, в двенадцать, когда всем уже было ясно, что она такое. Ее бабка, умная женщина, понимала, что с таким нравом фрией быть нельзя. И хотела ее исправить. Но не подумала, что будет, если она когда-нибудь лишится амулета. Ты расхлебывала свою ревность и зависть сама: они привели тебя в пещеру великана, но там ты сожгла их и выбралась на волю человеком. А за фрию Эрхину всю черную работу делал черный камень. Она просто передавала ему то, с чем не могла справиться. Она как знатный хёвдинг, умеющий сражаться только тогда, когда его прикрывают по двое телохранителей с каждой руки. А твой сын-конунг может драться хоть в строю, хоть в одиночку, мечом, веслом или голыми руками. Поэтому он, скорее всего, проживет еще долго. А Эрхина без камня беспомощна перед собой. Это ее и губит.
Во время этой речи лицо кюны Хёрдис все время менялось: на нем было то напряженное внимание, то заносчивая обида (как Бергвид не любил напоминаний о рабстве, так кюна Хёрдис не любила вспоминать пещеру великана), а под конец – тревога.
– Но и камню без нее плохо! – вдруг шепнула кюна. – «Глаз богини Бат» привык питаться ее страстями, а теперь его оставили одного! Он голодает! Я чувствую это, ты понимаешь! – Она потрясла рукой с зажатым камнем, точно Оддбранд мог о нем забыть. – Он шевелится! Он просит есть! В нем живет… кто-то… Или что-то.
Кюна оглянулась, будто жуткий «кто-то» мог неприметно подкрасться, встать у нее за спиной и подслушивать.
– Ты права, госпожа моя! – отозвался Оддбранд. – Я ведь это знаю. Потому я и пришел. Ведь ты, с твоей неукротимой отвагой, можешь выпустить этого «кого-то» на волю. А что потом будет и останется ли от Аскефьорда хоть пара целых камней – знает только Один.
– Но послушай, ведь в нем заключена огромная сила! – Кюна Хёрдис дрожала от дикой смеси страха и возбуждения и не могла подавить восторженной жути, которая и заставляла ее просиживать так много времени перед священным ясенем. – Огромная сила! Куда там великанам! Ведь «глаз богини Бат» – это не просто название! В нем – сила богини Бат! Богини битвы, богини смерти, что носится над полем боя и собирает умерших! Говорят, это еще один лик Фрейи, и ведь говорят, что Фрейя забирает к себе половину всех погибших, а только вторая половина идет к Одину в Валхаллу. Ну, уж мой-то доблестно павший муженек наверняка у Одина, Фрейе он едва ли приглянется!
– Ты про которого из двух говоришь? – мимоходом поддел Оддбранд, слушая ее с суровым вниманием.
Но Хёрдис даже не заметила намека на великана Свальнира.
– Я-то, скажу тебе, раньше думала, что Фрейя отбирает из погибших тех, кто покрасивее, и пирует там с ними у себя в палатах, ну, ты понимаешь! – Кюна хихикнула и бросила опасливый взгляд наверх, будто богиня через кровлю могла услышать, как о ней тут сплетничают. – Но Сэла говорит, на Туале считают, что Фрейя, Фригг, Бат – это все разные воплощения одного и того же божества. Что Богиня одна, но она бывает то девой, то матерью, то старухой, то чародейкой, то жизнью, то смертью… Если смерть и жизнь – одно, две стороны одного и того же, как ночь и день только две стороны суток, то и богиня для жизни и смерти должна быть одна! Ведь без смерти невозможно новое рождение, вот она и водит людей то вверх, то вниз по этому кругу!
К чести кюны Хёрдис надо отметить, что она, хоть и знала немало, никогда не отказывалась узнать побольше.
– Это, хозяйка, знают не только на Туале! – подтвердил Оддбранд и миролюбиво добавил, заметив, что кюна готова обидеться: – Просто у тебя раньше не было случая об этом услышать! А девочка, я вижу, съездила на остров не зря! И тоже прошла свои посвящения, хоть и не так торжественно, как твой сын-конунг!
