Торварду казалось смешным это маленькое уладское сказание из тех, которыми их развлекал вечерами Хавган, пленный бард рига Танруада Гвен-Адерина. Но смеяться мешала мысль, что и сам он, Торвард, ничем не лучше того древнего вояки, который бросился с мечом на морские волны. Эрхина была волной, ускользающей от его силы, и скалой, о которую разбивалось его упорство. Она уступила – но только для того, чтобы он проклял свою победу. Он добивался благородной женщины, а получил сломанную игрушку, которая в его руках утратила всякую цену.
Она приняла тайные условия и объявила Торварда своим мужем, а также военным вождем острова Туаль. Прежнего военного вождя, Коля сына Хеймира, как сказали народу, отец призвал в Слэттенланд. Туалы молчали, но не верили в это ни на волос. Благодаря прошлогодней «Песни о поединке на Золотом озере» все здесь знали, что старший сын Хеймира убил Торбранда конунга. И никто не сомневался, что Торвард убил Коля, тем отомстив сразу и убийце своего отца, и счастливому сопернику. В глазах туалов это ничуть его не порочило, но Торвард изнемогал под грудой домыслов и лжи, которая ничуть не стала меньше.
Своего он добился – его честь в глазах обитателей Морского Пути была восстановлена. Но если сам он честно забыл, как и обещал, все прежние обиды и готов был полюбить Эрхину как жену, то она видела в нем нечто вроде того дракона по имени Угг, что приходил за добычей прямо в покои конунга Хативульва. Лишившись и «глаза богини Бат», и своей независимости, она сделалась странной, непостоянной. Исчезла та прежняя Эрхина, что взирала на все с приятным чувством превосходства, но исчезла и та, что кипела гневом и жаждала мести. В иные дни на губах ее висела презрительная улыбка, словно она издалека смотрит в этот жалкий мир, не придавая ему никакого значения. В другие дни она становилась вдруг гордой и решительной, точно сражается, и в напускном оживлении хваталась за такие дела, которым прежде не уделяла внимания. С Бресайнех или Торхильд она не желала разговаривать, зато вдруг приблизила к себе одну из младших жриц, скромную и незаметную девушку по имени Саилле, и весь день, гуляя с ней по зеленым валам, жаловалась на все свои несчастья. Саилле была настолько ничтожна по сравнению с ней, что эти жалобы не унижали Эрхину – это было все равно что изливать душу собаке или кошке. И Саилле, как собака, только вздыхала в ответ, понимая, что попытки вслух сочувствовать повелительнице выглядели бы слишком дерзкими. Но полностью заменить черный камень, который раньше поглощал все печали Эрхины, у нее не получалось.
Когда Торвард подходил к ней, Эрхина окидывала супруга чуть насмешливым, чуть презрительным, отчасти выжидающим взглядом, точно спрашивая, кто он и что ему нужно. На все его попытки с ней разговаривать она отвечала односложно. У фрии имелись свои дела, у военного вождя – свои. «Можно подумать, она влюблена в другого и ненавидит меня за то, что я – не он!» – иной раз думал Торвард. Эрхина действительно была влюблена – в себя саму, прежнюю, ту фрию Эрхину, которая не подчинялась никому, и ненавидела Торварда за то, что он своим появлением в ее жизни уничтожил ту Эрхину. Сначала нежеланной любовью, теперь насильственным браком…
Правда, ночью, в темноте, когда никто ее не видел и даже сама она себя не видела, Торварду не приходилось жаловаться на ее безразличие. Она вовсе не отказывалась от его любви и не изображала жертву насилия: это было единственное утешение, которое сейчас ей предлагала жизнь, и она брала его именно у жизни. А сам Торвард при этом оставался как бы орудием, и это ему совсем не нравилось.
– Ты меня обманула! – однажды не выдержал он. – Ты согласилась стать моей женой!
– Я ею стала! – небрежно ответила Эрхина и пожала плечами, дескать, что тебе еще нужно?
– Нет! – с напором возразил Торвард. – Не стала. Ты только притворяешься. Ты меня терпишь, а сама знать меня не хочешь.
– Ты знал о том, что я тебя не люблю и этого брака не желаю! – Эрхина посмотрела на него своими холодными и по-прежнему прекрасными голубыми глазами. – Для тебя это не новость. Ты сам виноват! Ты знал, что берешь меня силой! И ты получил то, что брал!
– Но ты согласилась! Согласилась стать моей женой, а значит, должна… – Он запнулся, не зная, как это выразить. – Ну, хоть попытаться меня полюбить. Или хотя бы ко мне привыкнуть. А это тебе не так уж трудно, я это знаю, и ты можешь морочить голову всему Туалю, но не мне. А ты не становишься, даже не пытаешься быть моей женой. Ты продолжаешь быть сама по себе и даже не хочешь ничего менять.
– А я и не хочу ничего менять. – Теперь Эрхина смотрела в сторону, опустив веки и не желая подарить ему даже взгляда.
– Тогда не надо было соглашаться. У тебя, в конце концов, был выбор. А согласилась – выполняй.
– Ты по-прежнему хочешь мной управлять! – Эрхина покосилась на него с насмешкой, но он просто кожей чувствовал исходящий от нее поток ненависти. – Разве ты еще не понял, что этого не получится?
– Я обещал забыть прошлое. Я – забыл! Я хоть в чем-то тебя упрекаю? А ты только и думаешь о прошлом. Так у нас не будет никакого будущего!
– Какое у нас может быть будущее, если ты не выполняешь твоих обещаний! Ты обещал вернуть мне мой амулет!
– Верну! Когда ты согласишься на деле, а не для вида!
– Что тебе еще нужно? – наконец закричала Эрхина, не выдержав. – Ты все получил, все – мою жизнь, мою честь, мою свободу! Тебе нужна моя кровь, тролль фьялленландский? Скажи! Ты хочешь, чтобы я сама пронзила себя мечом? Тебе это нужно?
Разговаривать дальше не имело смысла, и этим кончались все попытки. День ото дня для Торварда становился очевиднее обман: она обещала быть его женой, а стала только пленницей. Разницу он понимал прекрасно: силой можно взять в жены, но нельзя заставить полюбить. Он не понимал только, почему она не хочет сделать это добровольно, ведь любовь и взаимное согласие очень украсили бы не только его, но и ее собственную жизнь. Но для согласия один из них должен был подчиниться воле другого, а этого не могли ни он, ни она. Уязвленная гордость Эрхины, как и предсказывала умная кюна Хладгуд, перевешивала все прочие чувства. Он и она находились рядом, но не вместе, и это отравило Торварду все плоды этой трудной победы. Ему казалось, что он все время пытается если не прирасти к ней, то хотя бы приклеиться, но от первого же движения опять отваливается. Они были как две сухие доски, которые сколько ни прикладывай друг к другу, все равно останутся каждая сама по себе.
В этом положении он даже обрадовался известию, что на побережье высаживаются дружины какого-то уладского рига. Как видно, и до уладов дошли слухи обо всех здешних событиях, и те полетели, как коршуны на добычу, терзать беззащитный Туаль. К присутствию здесь Торварда, конунга фьяллей, риг Танруад с острова Кольд Телах не был готов. За три дня Торвард в двух сражениях разбил уладов, убил перед строем самого Танруада, а уцелевших отправил обратно, взяв с них слово к осени приготовить ему дань.
Осиротевшего Танруадова барда он оставил себе: к счастью, Хавган знал язык сэвейгов и по вечерам охотно рассказывал фьяллям предания Зеленых островов, хотя и не так складно, как это звучит по-уладски.
