Плыли пять дней: сначала через кривичские земли, потом через земли латгалов и ливов. На каждой остановке навстречу выходили их вожди и старейшины в сопровождении собственных дружин, обменивались с воеводой Доброгневом речами и подарками – с этими народами у князя Столпомира был заключен мир. Несколько балтских купцов даже присоединилось к обозу. Хват все подмигивал местным девушкам, сверху донизу обвешанным металлическими украшениями, и таращил глаза на их ноги под короткими, до колен, рубахами. Девушки посмеивались между собой, но близко не подходили.
За устьем Западной Двины вышли в море и еще один день плыли вдоль берега залива на северо-запад. После ночевки на берегу обогнули мыс и теперь, опять принеся жертвы Велесу и морскому владыке Ящеру, пустились через открытое море прямо на закат. Плыли четыре дня. Ветер то поднимался, то опять стихал, то ставили парус, то гребли, и непривычные к морю кривичи жестоко страдали от качки, а еще больше от страха, но деваться было некуда.
Однако жертвы были принесены не зря, и на четвертый день ладьи благополучно прибыли на остров Готланд. Буквально выпадая из ладей на берег, кривичи бросались на колени и припадали грудью к чужой каменистой земле, которая благодаря своей твердости и надежности была желанна и мила после волн, как сама родина. Грязные, насквозь просоленные, измученные, славяне только и мечтали о том, чтобы помыться и хотя бы справить нужду по-человечески, в укромном месте, где нет качки.
Остров Готланд был весьма оживленным: сюда стекались товары со всех четырех сторон света, и из славянских, и из варяжских стран. Здесь не было городов, зато было немало богатых усадеб, где и совершались сделки. В гостевом доме одной из них и для кривичей нашлось место: люди получили возможность отлежаться, отдохнуть от волн и качки, и только Хват все шнырял по острову, ухитряясь каждый вечер возвращаться пьяным.
Боярин Доброгнев тоже не терял времени и расспрашивал островитян и торговых гостей о положении на море – нет ли где какой войны, что слышно из свейских земель? Ведь варяжских племен было несколько десятков, и все они часто воевали между собой. Кроме того, бывало, что какой-нибудь морской конунг собирал дружину на нескольких кораблях и кружил возле торговых городов, выискивая добычу. Иной раз из-за таких удальцов торговые корабли по три месяца не выходили в море.
Но сейчас все вроде было благополучно – более или менее, как всегда. Дней через пять кривичи пустились через море дальше на запад и еще через несколько дней увидели наконец берег. Здесь жил народ, называемый восточными етами. Берега здесь были довольно каменисты, но невысоки, везде зеленели березовые рощи, и Зимобор замечал, что на них меньше желтых осенних листьев, чем в славянских землях. Здесь, у моря с теплыми течениями, было гораздо теплее, и варяги могли бы жить богато, если бы не тощая, очень каменистая земля. Часто попадалось жилье: длинные дома со стенами из дерна или стоймя вкопанных бревен, под тяжелыми соломенными или дерновыми же крышами, и вовсе без окон.
– Как же они живут, темно ведь? – спрашивал он у тех, кто уже бывал здесь.
– Летом дверь открывают, зимой огонь жгут, – отвечал Хват. – У них не печки, а открытые очаги посреди пола, так и освещаются.
К каждому дому лепились еще две-три более мелкие постройки, видимо хлевы и прочие службы, но сами дома отстояли один от другого так далеко, что между ними помещались полоски распаханных полей, луга с пасущейся скотиной, рощицы, могильные холмики. Свеи жили не большими родами, а отдельными семьями. Причем все имущество доставалось старшему сыну, а младшие оказывались вынуждены или работать на него же, или идти искать счастья в других местах. Зимобор пожимал плечами, глядя на такое странное устройство жизни, но где-то в глубине робко поблескивала мысль: а ведь будь у кривичей то же самое, ни Буяр, ни Избрана не смели бы сомневаться в его правах на смоленский престол. Он старший – и все, никаких дележек.
Вдоль етских берегов пошли на север и еще через несколько дней добрались до владений племени свеев. У пролива, который соединял море с внутренним озером, на небольшом острове стоял знаменитый торговый город Бирка. Торговые гости оттуда уже почти век появлялись время от времени и в ладожских, и в кривичских землях, славянские купцы ездили сюда и даже имели тут свой гостиный двор. Свейские конунги, как и все варяжские князья, не имели стольных городов, а обитали в своих усадьбах, разбросанных по стране: жили, пока податей с местного населения хватало на прокорм, а потом снимались с места со всем двором, то есть домочадцами и дружиной, и ехали в другую область. К счастью, на Готланде кривичам повстречались свейские купцы, рассказавшие, что именно в Бирке конунг свеев обосновался на зиму.
Зимобору было любопытно взглянуть на своего несостоявшегося шурина, и эта встреча должна была стать для них первой. В то время как он приезжал свататься к Столпомировой дочери, ее двенадцатилетний брат Бранеслав уже отправился за море.
За последнее время Зимобор узнал много нового о событиях той давней войны, о которой ему еще в Смоленске рассказывали старые отцовские кмети. Он знал, что в ту зиму молодой, двадцатилетний, князь Столпомир был вынужден бежать от Велебора за море, а именно в Бирку, и там женился на дочери свейского конунга Рагнара. Отец жены дал ему войско, чтобы зять отвоевал свою землю и сделал молодую жену настоящей «королевой», как там говорили. И Столпомиру это удалось. Йомфру Хильдвиг в Полотеске получила имя княгини Славницы, под которым и прожила потом до самой смерти. Ее отец, а потом брат Бьерн правили в Свеаланде, и к ним был отправлен на воспитание ее сын, когда тому исполнилось двенадцать лет. Зимобор не совсем понял, зачем князю Столпомиру понадобилось отсылать сына, но этого никто не мог объяснить ему толком. Боярин Доброгнев говорил что-то о каком-то родовом проклятии, которое лежало на Столпомире и его семье, но в чем дело, толком не знал и сам. Выходило, что на родине княжичу грозила какая-то опасность и избежать ее он мог только в чужой земле, где правили иные боги.
– На обоих детях его, говорят, это проклятье, – припоминал воевода, который когда-то, будучи молодым кметем, сопровождал юного Столпомира в том памятном бегстве. – Да кто говорит, тьфу, – бабы что-то шепчут, а чего шепчут, и сами не знают. Вот княгиня точно знала. Она, видать, и принесла с собой. Не надо бы князю на ней жениться, от женитьбы он и был проклят. У них там, за морем, какой только нечисти нет, какого дурного колдовства! Мертвецы сами собой по земле ходят, а если нашалят чего, их в суд вызывают
[41]
, видано ли дело! Да куда деваться, сам понимаю. Не женись он тогда, не дал бы ему старый конунг войска, не отвоевали бы мы Полотеск, и правил бы там сейчас род Велебора смоленского. А из-за жены и дети князевы оказались прокляты. Дочка при ней осталась – пропала, сына вот сохраняют варяжские боги, хоть на этом им спасибо.
* * *
У оконечности мыса навстречу им вышли сразу три варяжских корабля – длинных, узких, низко сидящих, похожих на деревянных змеев, скользящих по сероватому морю. Сходство увеличивала змеиная морда с чудным гребнем, вырезанная на переднем штевне каждого. Варяжские корабли Зимобор не раз видел в Ладоге и даже помнил, что они называются «дреки», что значит нечто вроде Змея Горыныча. На борту каждого из «горынычей» тянулся длинный ряд круглых разноцветных щитов, около двух десятков с каждой стороны. Итого гребцов на каждом было по сорок, да еще человек двадцать сидели внутри корабля. Это была береговая стража – конунг свеев начинал охранять свой город издалека. Выглядели морские дружины внушительно и грозно: на каждом из воинов был стегач, обязательно шлем, над шлемами блестели железным лесом наконечники копий. Зимобор даже немного встревожился, впервые их увидев, но Хват, уже бывавший здесь, всех успокоил: береговая стража встречала всех проезжающих, но никогда не обижала мирных гостей.
