Добившись своего, Остряна влезла в лодью такая довольная, будто это ее везли выдавать замуж за сказочного заморского князя. Ее замысел удался, но при этом она могла не бояться навлечь на себя отчий гнев. Видно, не напрасно она вчера ходила в лес искать жар-цвет. Невелика потеря, что огненная почка на черном стебле так и не показалась из облюбованного ею куста. Может, пойти в лес на ночь глядя было важнее, чем дожидаться этой самой почки? Может, именно за смелость боги и награждают удачей?
Обратный путь вниз по Волхову занимал обычно гораздо меньше времени, всего три дня, не считая порогов. Но в этот раз Велему со всеми спутниками пришлось провести в дороге вдвое больше. И Волхов-батюшка тут был ни при чем. Когда Велем только пускался в путь из Ладоги, он надеялся, что в случае успеха сможет так же незаметно вернуть беглянку в родительский дом и никто не узнает, что она вообще его покидала. Но его отсутствие продлилось слишком долго: уезжал он через две пятерицы после Купалы, а теперь уже и Перунов день миновал. Проплывая, они везде видели на полях согнутые спины жниц, а за ними девушек, вяжущих снопы… Остряна и обе ее сестры не скрывали радости по поводу того, что благодаря неожиданной поездке избежали одной из самых утомительных годовых работ.
Всю дорогу Велем был настороже, ожидая от Вышеслава и его сыновей каких-нибудь подвохов. Словенский старейшина ведь не из тех, кто легко сдается. Но его опасения не оправдались, и беда от присутствия Вышеслава была только одна: надежды на тайное возвращение Огнедевы рухнули, ибо с такими спутниками утаить ее было невозможно. Почти во всех городках по пути: в Хороборске и Вельсах, в Коньшине и Дубовике — Вышеслав делал остановку на целый день (или ночь), чтобы обстоятельно поведать местной старейшине повесть про обретение Огнедевы. Велем уговорил его только скрыть участие Вольги, и выходило, что средняя дочь Домагостя поехала из Ладоги в Словенск, повинуясь зову богов, которые повелели ей принести жертвы Ладе и Леле и там, в Перыни, явили свою волю. Получалось складно, а Вышеслав еще умел быть убедительным, и ему верили. Велем же был почти благодарен ему.
— А что ж ты в такую даль пустилась, если могла жертвы принести по пути на полудень, когда с Полянскими послами отправилась бы? Заодно и они бы по дороге жертвы тоже принесли, — заметила только однажды в Коньшине сноха тамошнего старейшины Гостимила. — Туда, обратно теперь ехать…
— То воля богов! — сурово пояснила Остряна вместо Дивляны и бросила на чересчур умную молодуху такой взгляд, будто та посмела спорить с волей Лели. — Повелят — поедешь.
— А еще потому, что когда она уже Огнедева, то цена такой невесты в десять раз больше! — добавила Богуша, которой очень нравилось сопровождать живую богиню. — А если бы ее сперва из рода отпустили, а потом только узнали, что в ней Огнедева, то разве получили бы то, чего она стоит?
Новости в изложении Вышеслава Мирославича производили такое впечатление, что старейшины всех городков немедленно собирались и присоединялись к обозу. Все хотели оказать честь избраннице богов, а пуще того — своими глазами увидеть, чем все кончится и какое решение примет Домагость насчет Полянского посольства, раз уж его вторая дочь оказалась Девой Ильмерой. На полпути их догнали Остробор и Красигнев, старейшины Варяжска и Родолуга. Остробор, кстати, Остряне приходился дедом по матери.
К исходу четвертой пятерицы после бегства дочери и отъезда сына Домагость сам почти собрался ехать следом. Слишком долгое отсутствие Велема тревожило: за такое время можно почти туда и обратно в Плесков съездить, но неужели сыну пришлось гнаться за похитителем так далеко? Утешала его только жена, которая каждый день гадала по-всякому, даже раскидывала северные руны, чему ее когда-то давно научила сестра отца, варяжка Олова. И боги подавали неплохие вести: дети вернутся невредимыми и даже привезут с собой нечто неожиданное. Руны обещали всем большие перемены, но скорее добрые, чем худые. Только это удерживало Домагостя от того, чтобы собрать новую дружину, и не из молодых парней, а из зрелых мужиков, и вести их вверх по Волхову — на Словенск, на Плесков? О Велеме многие в Ладоге тревожились, но не ведали всей меры грозящей беды. Тепляна по-прежнему сидела в повалуше, не показываясь наружу, и ладожане думали, что Милорада прячет там Дивляну, оберегая дочь от сглаза перед дальней дорогой и замужеством. Белотур каждый день передавал ей поклоны, утешаясь ежевечерними беседами с Яромилой и Святодарой. Никакого обмана он, казалось, не подозревал, но все настойчивее заводил речь об отъезде, и Милораде приходилось отговариваться тем, что-де боги не дают благоприятных знамений для столь дальней дороги сватов и невесты. А Домагость терзался: что будет, когда терпение Белотура истощится, а Дивляну так и не привезут? Не Тепляну же в самом деле с ними отпускать! «Поначалу не разберут под паволокой, а как разберут, поздно будет ворочаться!» — полушутливо пытался утешить его Доброня, но Домагость лишь досадливо махал рукой на такое утешенье.
И все же он не переставал надеяться, что Велем успеет вовремя и вернет Дивляну домой так же тайно, как она уехала. Но надежды эти рухнули, когда Короб, рыбак, однажды под вечер прибежал с вестью, что сверху приближается целый обоз.
Весть эта взбудоражила всю Ладогу. Обоз мог принадлежать торговым гостям из верхних земель, но почти первой, кого сам Домагость увидел в лодье с мыса, была его дочь Дивляна. Он только успел подосадовать: неужели Велем не догадался переждать и везти ее домой, когда стемнеет! — как вдруг увидел лицо Вышеслава, его длинные волосы и бороду цвета грязной соломы, и понял, что все обернулось сложнее, чем можно было надеяться. Однако деваться было некуда, да и не в привычках воеводы отступать, поэтому Домагость только крякнул от досады про себя, привычно поправил пояс и пошел с мыса вниз — встречать знатных гостей.
Что бы ни думали Домагость и Милорада по поводу бегства дочери, на которую вся Ладога возлагала такие надежды, что бы ни собирались сказать ей все эти долгие пятерицы, случай был неподходящий. Уехавшая в одиночестве, она вернулась в сопровождении не только дочерей Вышеслава словенского, но и его старшей сестры Добролюты, старшей жрицы Перыни. Добролюту и Домагость, ее троюродный брат, и Милорада прекрасно знали в лицо. Вольги или других плесковичей среди приехавших не оказалось — скорее всего, дело здесь не в том, что Вышеслав и Добролюта взялись примирить похитителя с семьей похищенной. Но в чем тогда?
— Великое благо послали боги вам, Домагость, твоему роду, да и всему нашему племени, внукам Словеновым! — начала Добролюта, когда все сошли на берег и поприветствовали хозяев. Домагость, Милорада и другие ладожские старейшины — Святобор, Путеня, Творинег — с трудом находили нужные учтивые слова, приветствуя разом знатнейших людей со всего Волхова, которых они никак не ждали к себе сейчас. В страду по гостям не ездят, с жатвой бы управиться, и только какие-то невероятные события могли вытащить из дому и с полей всех этих отцов больших родов.
— Великое благо дали нам боги, послав племени словенскому Деву Ильмеру, что семь десятков лет ждали наши отцы и деды, а вам честь оказали, избрав среднюю вашу дочь.
Хоть и не ожидавшие ничего такого, ладожские старейшины довольно быстро поняли, в чем дело, и свою беглую дочь Домагость и Милорада приветствовали с почтением и радостью, которых она никак не могла бы ожидать. Дивляна видела, что радость эта скорее показная, а искреннее разве что изумление, но была благодарна и за это. Глядя на то, какие почести ей воздают старейшины чуть ли не всего словенского племени, никто не подумал бы, насколько мало она, по ее собственному мнению, заслужила это. Решительно ничем не могла она перед ними оправдаться, кроме воли богов. Многое поняв за прошедшее время, Дивляна не посмела бы даже заикнуться о своей любви к Вольге. Более того, если бы ее сейчас спросили, она выразила бы желание поскорее отправиться к избранному старшими жениху, чтобы искупить вину перед родом, принести ему пользу и заслужить прощение. Поскольку она оскорбила свой род и поссорилась с ним, ей нет места на этом свете — и далекая полянская земля, почти Тот Свет в представлении словен, единственная ей и подходила. Ведь только пройдя через Тот Свет, можно начать жить заново. «Это только росток», — вспоминала она слова Добролюты, и это утешало ее. Только начало. И из всего этого еще вырастет могучее и прекрасное дерево.
