К Добыче купцы пришли заказать новый замок для клети — старый казался им слишком легким и не внушал доверия. Радуясь, что даже в это тяжелое время у него находятся заказчики, Добыча завел их в дом, где в меньшей клетуше хранились готовые замки. Добыча терпел убытки из-за того, что во время осады прекратилась торговля Белгорода с окрестностями, и в ларях у него собралось немало готовых замков.
Сейчас в доме было пусто, только Галченя лежал на своей лавке да Живуля сидела возле него, как ей и было велено. Галченя заметно поправился и мог уже сам вставать, но скрывал это от отца, чтобы Живуля побольше сидела с ним. Добыча вовсе не торопил его вставать: нездоровье побитого сына давало ему повод всякий день и со всяким встречным рассуждать о том, как его обидели негодяи гончары и как он сумел-таки добиться правды. А челяди для работы по дому у него хватало и без Галчени. Поэтому он и у Меженя взял не парня, а девушку, — об этом в городе будет больше разговоров. В своем неукротимом тщеславии Добыча не заботился даже, хорошо или плохо о нем станут говорить, — лишь бы говорили!
Заслышав знакомые отцовские шаги, Галченя натянул на себя козью шкуру, служившую ему одеялом, и сделал страдальческое лицо. Живуля намочила полотенце холодной водой из глиняного кувшина с меткой Меженя на днище и положила Галчене на лоб.
Вошел Добыча, а за ним два важных по виду и хорошо одетых гостя с сафьяновыми калитами на поясах, прошитыми по краям тонкой медной проволокой. Поклонившись, Живуля хотела выйти, но Галченя издал слабый стон, и Добыча движением бороды велел ей остаться. Гости с любопытством оглядели Галченю.
— Сын твой? — спросил старший из купцов, Борята, — высоколобый, темнобородый, с треугольным, как наконечник стрелы, большим носом.
— Сынок мой меньшой, — с готовностью подтвердил Добыча.
— Никак хворает?
— Гончары, чтоб им пусто было, побили по злобе и зависти. Вот отлеживается.
Радуясь новым слушателям, Добыча охотно пустился рассказывать о своей тяжбе с гончарами. Сидевшая рядом с Галченей миловидная девушка служила подтверждением его повести, но оба купца смотрели не на нее, а на Галченю.
— А что он у тебя вроде на печенега походит? — спросил Ярун, едва Добыча кончил свое повествование. Ярун был помоложе Боряты, его продолговатое лицо окружала небольшая рыжеватая бородка. В разговоре он часто растягивал широкий рот в ухмылке, показывая очень белые зубы, но ухмылка эта не веселила, а настораживала.
— Его мать — печенежка, — пояснил Добыча. — Мой старший брат ее в степи полонил еще в Яро-полковы времена. Да вы ее видели на дворе, как сюда шли, она вам ворота отворяла.
— А он у тебя по-печенежски разумеет? — спросил Борята.
— Разумеет. Чернава научила его. Купцы переглянулись.
— Ага, — сказал только Борята и отвернулся от парня. — Показывай замки-то.
Добыча отпер ларь и принялся показывать гостям свою работу. Здесь у него хранились большие висячие замки, предназначенные для дверей домов, амбаров, погребов, для ворот. Каждый замок был похож на два медных туеска, один пошире, другой поуже. Их соединяла железная дужка, изогнутая, как подкова. Запирался замок без ключа, нужно было только вдвинуть дужку разом в обе части, и хитро расположенные пружины зажимали ее и не выпускали обратно. Чтобы отпереть замок, нужно было вставить в отверстие точно подогнанный железный ключ.
Купцы долго разглядывали разные замки, пробовали, как они работают, хвалили Добычино уменье. Наконец они обговорили, какие замки нужно сделать для них, и довольный будущим прибытком хозяин повел гостей в большую половину дома, велев жене собрать угощенье.
В ожидании долгой осады угощенье было скромным, но гости не выказывали недовольства. Разговор зашел, конечно, об осаде. Купцы сокрушались, что она навредит их торговле, даже если все кончится хорошо и Белгороду не придется сдаваться на полное разорение.
— Вот явил бы Бог Иисус чудо по Никитиной молитве! — сказал Добыча, вспоминая недавний молебен. — Услышал бы Бог если не нас, так хоть бискупа! «Яко исчезает дым, да исчезнут! » — торжественно повторил он понравившийся стих.
— Бог-то милостив, — согласился Борята. — Да мало надежды, что так вот и рассеются, коли сами мы будем сложа руки сидеть да чудес дожидаться. Слышал, как говорят: Бог-то Бог, и сам не будь плох.
Он говорил неторопливо, через каждые несколько слов обращая на собеседника пристальный испытующий взгляд, словно сомневался, что его поняли. Голос его был многозначительным, как будто он хотел сказать больше, чем произносил вслух.
— Ну а иначе чего нам ждать? — спросил в ответ Добыча. — Прогнать-то их ныне некому.
— Говорят: сила есть — ума не надо, — вставил Ярун. — А ведь можно и по-иному повернуть: ум есть — и силы не надобно. Коли нельзя печенегов прогнать, так уговорить можно…
— Как уговорить? — удивился Добыча.
— А попросту, — сказал Борята. — Столковаться бы с кем, кого хан ихний слушает, чтоб уговорил его вести орду на Киев, а от Белгорода отступиться. Родоман своего старшего сына пуще глаз любит и жалует, во всяком деле с ним первым совет держит.
— А вам-то откуда знать, кого он любит? — недоверчиво спросил замочник. Такой поворот беседы удивил и озадачил его, он даже не знал толком, что отвечать.
— Мы-то знаем, — значительно ответил Борята. — Мы с ними и раньше торговали, и с Родоманом самим, и с сынами его встречалися. Печенеги хоть и дикий народ, а купцов уважают, понимают — на торговле державы стоят.
— А чего же вы к нам в город кинулись, коли вам от них беды не ждать?
— В городе-то сохраннее, мы ведь не горшки печные везем, у нас товар дорогой! Ладно, что сделалось, того не переменишь, а вот что дальше будет, то в наших руках.
— Стало быть, думаете по прежнему знакомству ханского сына уговорить от Белгорода отступиться? Да как же? Ему тоже Белгород охота пограбить, он за тем и пришел.
Добыча быстро соображал там, где дело касалось его чести и выгоды, но сейчас с трудом мог взять в толк, о чем говорят купцы. Как и все в Белгороде, он видел в печенегах врагов и не мог вообразить, как можно с ними сговариваться.
— За ханом — орда, хан без добычи или без большой дани не уйдет. А сына ханского можно и подешевле уломать, — как опытный взрослый несмышленого ребенка, наставлял его Борята. Торговый человек привык думать, что любое дело можно проделать к своей выгоде, если взяться за него с умом. — У нас есть кое-что, что ему по нраву придется…
— Так ведь он чуть жив лежит! Может, помер уже.
— Не помер! — уверенно возразил Ярун. — Печенеги — племя живучее, от таких ран не помирают.
— Да он теперь зол на нас — может, Явор его на всю жизнь изувечил. Не захочет он и говорить, а сразу велит головы срубить или еще похуже что.
Не в силах так сразу принять подобную мысль, Добыча выкладывал все возражения, которые только приходили ему в голову. Он всегда не доверял чужакам, а черниговцы замыслили совсем уж безумное дело!
