А Галченя в душе прощался с отцом, берег в памяти лица Чернавы и Живули, словно расстался с ними навеки. На прощанье мать отдала ему бронзовую печенежскую подвеску к поясу, а Живуля повесила ему на шею кожаный мешочек на ремешке. На нем был вышит охранительный знак Дажьбога, а внутри лежала волшебная одолень-трава. Галченя прикасался то к одному оберегу, то к другому, с любовью и благодарностью думая об обеих женщинах, самых дорогих ему существах на всем свете.
Они всё стояли у ворот и ждали, томясь задержкой. Наконец дверь епископского терема отворилась, и с крыльца спустились три темные фигуры — Иоанн, епископ Никита и Ярун.
— Борята где? — забыв поприветствовать епископа, сразу спросил Добыча.
— У меня в гриднице сидит. За ним присмотрят, — ответил Никита. Сейчас его голос был сух и ворчлив и совсем не напоминал благозвучный и проникновенный голос служителя Божьего, каким он наставлял белгородцев в истинной вере.
— А парень-то твой здоров теперь? — деловито спросил епископ у Добычи. На самого Галченю он даже не глянул — рожденный в холопстве парень не стоил его взгляда. И не здоровье Галчени занимало Никиту, а только его способность выполнить поручение.
— Здоров, — хмуро ответил Добыча. Замочник не был наделен особой чуткостью, но без труда разобрал безразличие епископа к участи Галчени, и это его обидело. — Быть бы ему и завтра таким здоровым, как теперь, — мне более и желать нечего.
— Бог не оставит рабов своих! — привычно пообещал Никита. — Идемте.
Все вместе они вышли за ворота и подошли к крыльцу церкви, стоявшей совсем рядом с епископским двором. Даже огня епископ не велел брать — незачем было привлекать людские взоры к их тайному делу. Добыче и Галчене становилось все больше не по себе — оба были равно непривычны красться через детинец в ночной темноте, словно воры. Два божеских служителя в темных одеяниях казались злыми духами, которые манят их за собой на верную гибель, а Ярун лихим упырем, который и теперь, судя по голосу, не переставал скалить зубы в зловещей усмешке. Добыча всегда гордился, если знал или делал что-то недоступное прочим, но теперь эта таинственность казалось ему верным доказательством того, что дело нечисто. Разве доброе дело прячут от людей?
Возле церкви Иоанн зазвенел ключами у пояса, отцепил один и вставил его в прорезь замка. Ярун озирался, как вор у чужой клети. Иоанн снял замок с двери и пропустил всех в церковь. Добыче и Галчене было жутко вступать ночью в жилище Бога, они не были уверены, что Бог простит нарушение своего ночного покоя ради того дела, с каким они шли. Галченя крепко сжимал в ладони кожаный мешочек с одолень-травой и Дажбожьим знаком — до подземного царства черных навий и впрямь казалось недалеко. И не у кого было искать защиты, кроме Дажьбога, бога живящего тепла и благодетельного света.
В церкви было темно, как в погребе. Войдя последним, Иоанн закрыл за собой дверь и застучал огнивом. Выбив искру, он зажег тоненькую розоватую свечку. В свете маленького желтого огонька почти ничего нельзя было разглядеть, но все-таки различимы стали знакомые стены, побеленные и покрытые разноцветной росписью, которую и Добыче и Галчене не раз приходилось разглядывать от скуки во время долгой службы. Где-то в глубине темного строения Иоанн и Никита снова звенели ключами, чем-то скрипели, что-то двигали. Ярун пролез вперед им помочь, потом позвали Добычу, чтобы он отпер замок, — у Божиих служителей не получалось. Слишком давно этот замок отпирали в последний раз, а был он так велик и тяжел, что никто, кроме самого замочника, и не справился бы с ним. Наконец раздался скрип, и Добыча и Ярун вдвоем отвалили от пола тяжелую дубовую крышку, окованную железными полосами. Под ней открылся черный лаз со срубом внутри, похожий на колодец. Вниз уходили ступеньки, вырубленные в толстом бревне.
Глянув в колодец, Добыча содрогнулся и по новой привычке перекрестился. Галченя невольно отшатнулся — маленький огонек позволял различить две-три ступеньки, а дальше их затоплял непроглядный мрак. В памяти Галчени всплыли страшные повести о подземном мертвом царстве, куда путь лежал через вот такой же черный колодец. При одном взгляде на него мороз продирал по спине — это были ворота в Царство Навий. Никакая надобность, казалось, не могла бы заставить идти туда. Но тут перед Галченей возникло испуганное лицо Живули со свесившимися вдоль щек прядями волос. Ради нее он должен был идти в эту черную прорубь. Богиня Лада вдохнула в сердце бывшего холопа мужество, которого не припас для него Перун-Воитель. Княгиня Весны поднимает павших, дает ума глупым, смелости робким, силы слабым, наполняет князя кротостью, а холопа — гордостью. Ради дочки гончара Галченя готов был идти в эту черную яму, к которой и близко бы не подошел ради всех трех юных красавиц — дочерей тысяцкого Вышени.
— Ступайте с Богом! — Никита перекрестил Яруна и Галченю, Иоанн отдал купцу свечку. — Потрудитесь во славу Божию, и Бог вас не оставит.
Ярун бегло поблагодарил епископа. В душе его боролись боязнь и нетерпение. Он очень хотел спасти свое добро, но охотно послал бы кого-нибудь другого. Однако другого не было, и необходимость делала расчетливого купца отчаянно храбрым. Он так же мало принял к сердцу благословение епископа, как не от сердца тот его дал. Удивительно разными были побуждения этих троих: Галчени, Яруна и епископа, стоявших рядом над черной ямой и связанных, казалось бы, общей целью. Но нередко одна и та же дорога на земле приводит к разным исходам в небе. Богиня Макошь, Небесная Пряха, не знает усталости в создании человеческих складов, и ни одна ткань жизни, вышедшая из рук ее, не походит на другую.
— На Бога надейся — сам не плошай, — пробормотал Добыча. — Поберегись там! — запоздало крикнул он, глядя, как темноволосая голова сына исчезает в черном лазу. Несколько мгновений — и Галчени не стало видно, словно он канул в черную зимнюю прорубь.
Придерживаясь за ступеньки, Галченя вслед за Яруном спускался в темный колодец. На глубине человеческого роста лестница кончилась, и впереди открылся другой лаз, тоже обшитый срубом. Он был похож на колодец, положенный на бок, щели между бревнами были замазаны глиной, чтобы не проникала подземная вода. Ярун нырнул в этот колодец и пошел вперед, в темноту. Идя за ним, Галченя услышал, как наверху со стуком и скрипом опустилась крышка лаза.
Медленно и осторожно они продвигались вперед. Желтый огонек в руках Яруна почти не рассеивал тьмы, а своей спиной купец и вовсе загораживал свет от Галчени. Ему приходилось двигаться в полной темноте, и он шел осторожно, чтобы не споткнуться о бревна лежачего сруба. Каждый раз ему приходилось заставлять себя сделать новый шаг: казалось, что впереди бездонная черная пустота, ступишь — и пропадешь. Воздух в подземном колодце был холодным и затхлым, застоявшимся, будто мертвый. Галчене снова пришли на память древние сказания о князе, которого чародейка-жена заставила живым пойти за ней в могилу. Наверное, живой в могиле чувствует себя так же. Невидимый черный свод давил на плечи всей тяжестью кургана; чернота сковывала со всех сторон и душила. Галчене хотелось прыгать и махать руками, чтобы разорвать эти глухие путы черноты, но она казалась камнем, о который можно разбить голову. Присутствие Яруна не утешало — тот был как будто свой в этом подземном царстве, чужой и холодный, как нежить.
