Проводив гостей, Святша в тот же день уехал в Ключи, — хоть княгиня Молигнева и уверяла, что Всеслав вернется вот-вот, ему не терпелось поскорее обсудить предстоящий поход и выяснить, готов ли полоцкий родич в нем участвовать.
— Уж что-что, а за нами не заржавеет! — уверяла его княжна Грядислава и многозначительно кивала, поднимая брови. — Уж что-что, а метнуться серым волком за тридевять земель — это наш весь всегда, пожалуйста!
Ключи были далеко, и возвратился Святша только на следующий день, зато весьма довольный. Князь Брячислав, по его словам, был так болен, что не поднимал головы и едва смог прошептать несколько слов. Зато княжич Всеслав, которого он нашел там же, выразил полную готовность помочь киевским родичам против наглого захватчика. Он предложил Святше оставить пока в Полотеске женщин и основную часть обоза, а самому с мужчинами немедленно ехать к Ладоге. Сам же Всеслав обещал в ближайшее время подготовить свою дружину и через несколько дней выступить за ним следом. Святшу этот замысел устроил, тем более что избавлял от лишних промедлений его самого. Кормилец и воевода Адила Будинович, а также оба сотника, немного поразмыслив, со всем согласились. Елисава приняла этот план не с такой готовностью: ей не хотелось прерывать путешествие, но Святша и слышать не желал о том, чтобы ехать через Западную Двину к морю, оставив Ладогу без помощи, как и о том, чтобы взять сестру с собой.
— Вот когда будет у тебя собственная дружина, тогда и будешь воевать! — сказал он. — А пока сиди, сторожи приданое.
— Тоже мне, царь Александр! — обиженно бросила Елисава.
Но она понимала правоту брата, поэтому особенно спорить не стала. Дружина принялась собираться в поход; боярыни Завиша, Невея, Соломка и Прозоровна по обычаю запричитали перед разлукой. С женщинами оставались только послы Магнуса: они предпочли без прямого указания своего конунга не ввязываться в войну с его близким родственником, пусть тот и покусился на его, Магнуса, невесту и имущество. Зная справедливый и миролюбивый нрав сына Олава, норвежцы предполагали, что даже с наглым Харальдом он постарался бы договориться миром, и не хотели заранее лишать его этой возможности.
— Ну, ты же видел Всеслава, — расспрашивала Елисава Святшу во время его торопливых сборов, — какой он из себя? Видно по нему, что он оборотень?
— Да какой там оборотень! — Святша отмахивался. — Обычный мужик… У меня в дружине таких сотня. Только волосы темные… но у князя Рогволода, говорят, тоже темные были, в него пошел.
— А лет ему сколько?
— Примерно как Володьше… А говорит так умно, прямо тебе митрополит… Сказал, что на днях в Полотеске будет, сама и поглядишь. Веселый. Тебе должен понравиться.
Глава 11
Наутро Святша уехал. Елисава осталась со своими женщинами, с княгиней Молигневой и ее дочерью. Норвежцы разместились в дружинном доме полоцких варягов, и как они там проводят свой досуг, Елисава не знала. Самой ей грозила опасность заскучать, но княжна Грядислава, или Грядиша, как называла ее мать, всеми силами старалась развлечь киевскую родственницу. Она возила княжну в Старое Городище, по утрам водила гулять в рощу, они собирали чернику и позднюю землянику в сосновом бору, а вечерами Грядиша развлекала гостью преданиями своего рода. В общих чертах Елисава знала о происхождении нынешних полоцких князей и все то, что связано с ее собственными предками — Рогволодом и Рогнедой, но Грядиша поведала ей много нового об их древних корнях еще с доваряжских времен. Одно из первых преданий, которое рассказывали детям и на княжьем Дворе, и по всей полоцкой земле, было о том, как древний вождь Крив по прозвищу Дед искал мужей своим трем дочерям и как от них произошли три ветви кривичского племени: полоцкая, смоленская и псковская. Причем этот Кривыл воплощением Велеса — одноглазого бога Того Света, а мужьями его дочерей стали Ярила, Перун и Даждьбог. Получалось, что древние кривичские князья, потомками которых были Брячислав, Всеслав со своей женой Вышаной и сама Грядиша, вели род от старых славянских богов. Впрочем, это как раз Елисаву не удивляло: древние конунги Свеаланда, от которых происходила ее мать, тоже вели свой род от старых богов Севера. И хотя северные конунги и русские князья приняли нового Бога и стали людьми Христа, в глазах племен и народов божественное происхождение по-прежнему обеспечивало им права на власть, права распоряжаться жизнью и судьбой своих подданных.
У полоцких князей имелись и свои родовые предания. Грядислава рассказывала, что давным-давно, еще до прихода на Русь варяжских конунгов, один из смоленских князей взял в жены вилу. Это была долгая сказка, и на нее ушло все утро, когда Грядиша в сопровождении еще нескольких девушек и женщин повела Елисаву в лес за черникой. Она рассказывала, как витязь повстречал в лесу прекрасную деву в лебедином облике, как та дала согласие стать его женой, поставив условие, чтобы тот из супругов, кто переживет другого, ушел вместе с ним в могилу; как князь, будучи в отъезде, получил весть о смерти своей жены, Белой Лебеди, и поспешил домой, чтобы исполнить обещание; как ему устроили целый подземный дом и закрыли в нем живого князя с телом мертвой жены. И как ночью мертвая ожила и пыталась сожрать его, но он одолел ее и вышел на волю. Каждый год, в день своей смерти, ровно в полночь мертвая жена приходила к нему, пока один премудрый волхв не научил князя, что вила боится волка. И тогда князь переменил имя, стал называться Волком и носить волчью шкуру. С тех пор вила, приходя за ним, пугалась и в страхе убегала, никому в доме не причиняя вреда.
Елисава слушала, забывая даже о чернике и застыв столбом, с корзиной у ног и деревянным гребнем для ягод в руке. Грядиша же продолжала рассказывать, одновременно проворно очищая кочки и ссыпая в корзину пригоршни черных и сизых, блестящих от лесной влаги ягод. Она выросла на этих преданиях и знала их не хуже любого волхва. Далее было про то, как князь Волк нашел себе новую невесту, спас похищенную Змеем княжну, единственную дочь полоцкого князя, и взял ее в жены. У них было несколько детей, и их старшему сыну Всесвяту досталась после деда Полотеская земля. Но и сам он, и все его потомки до сих пор получают при рождении два имени: явное княжеское и тайное волчье.
— И ты тоже? — с недоверием спросила Елисава.
— И я, — подтвердила Грядиша.
И только тут Елисава сообразила, почему полоцкая княжна, выходя из дома, надевает накидку из волчьей шкуры. Это придавало ей и сходство с волхвами, которые обычно носят волчьи и медвежьи шкуры, причем мехом наружу, а не как все люди. В этом наряде Грядислава имела несколько диковатый вид, зато казалась живой частью леса, и Елисава вдруг содрогнулась: померещилось, что перед ней не девушка из того же рода Игоревичей, что и она сама, а настоящий оборотень. Но даже не это было самым страшным. Волчья шкура на плечах девушки, имеющей тайное «волчье» имя, была знаком того, что древнее предание, так похожее на сказку, на самом деле остается правдой, что страшная мертвая вила по-прежнему раз в год приходит за потомками древнего князя, чтобы выпить их кровь… От ужаса у Елисавы даже слезы выступили на глазах и она схватилась за маленький золотой крестик на груди. Неужели и сила Христова не помогает против этих ужасов дремучей поганской
[27]
древности? Она хотела помолиться, но святые слова не шли на ум, бледнели и рассыпались, как будто не имели силы в этом лесу, где каждая сосна казалась живой. Здесь по-прежнему правили древние боги.
