– Молчать всем! – гаркнул Неудачник; все уже поняли, что в последнее время с ним лучше не спорить. – Я верю ему! А с тем, кому верит гном, можно спокойно пить эль за одним столом…
– Вот и пейте! – огрызнулся Ррайер. – Он вырезал у меня на теле свое имя! Он зло! Они никогда не меняются! Эти исчадия Бездны радуются только крови и мукам.
– Послушай меня, волк, – некромант сделал ударение на обращении; Джон Ррайер поежился, – ты ведь тоже не совсем человек. Скольких людей ты загрыз на своем веку?
– Все, – оборвал его Картнэм. – Хватит. Война на пороге, а вы здесь ссоры устраивать вздумали да словесные баталии. Не вижу иного выхода, кроме как принять помощь некроманта… бывшего некроманта. – Волшебник нехотя исправился под взглядом беловолосого человека. – Вооружайтесь, гномы! И мы подготовимся к бою. Я и Ррайер будем у статуи Алигенты. Когда все закончится, встретимся здесь, если будет на то воля богини-лучницы. О наших делах поговорим позже. – Никто не шевелился, никто ничего не предпринимал, словно бы не гремел за окном набат, снег не окрашивался кровью, а стрелы не свистели в каких-нибудь нескольких домах севернее. – Кто-нибудь против?!
Все тут же пришли в себя и замельтешили по комнатке. Лори начал возиться с какими-то механизмами на своем дивном арбалете. Из неразобранных мешков появились секиры, короткие мечи с прорезями на клинках и прочие инструменты, без которых в доброй драке не обойдется ни один славный гном. Кольчуги объяли крепкие тела, сталь сменила обычные одежды Предгорных.
Волшебник и оборотень вышли в коридор, сбежали по лестнице и, покинув таверну «Вереск», бросились на площадь Алигенты. Бывший некромант также не стал задерживаться в комнате номер «8»…
– Эй, Дори, ты ведь помнишь короля Кривозубого? – Ангар со злостью расхохотался, надевая кольчугу. – Не пора ли ему напомнить о нашем существовании? Чур, королевская голова за мной! Я прибью ее над притолокой двери, если когда-нибудь обзаведусь подобным твоему чуланом.
Рыжебородый промолчал. Действительно – что тут скажешь.
* * *
Рев гоблинов, их гортанные крики и утробный вой взлетали в небеса. Бой длился уже несколько часов. Прошла ночь, давно рассвело. Холодное солнце грозило перевалить на другую сторону полдня, а снег все так же падал и падал, не в силах замести лужи крови и утихомирить нещадный огонь, алчно облизывающий деревянные стены и соломенные крыши. Несколько домов, к которым смогли прорваться гоблины, ярко горели, и их не смогло бы потушить уже ничто, даже вода из ледяных озер – ночные путники знали толк в пожарах. Северные ворота были прорваны. Отряд рыцарей герцога отступал по главной улице, оборачивался, шел в контратаку, после чего снова отступал. Гоблины не спешили умирать под мечами благородных марлов – они рассеивались по городу, словно крысы по богатому амбару, пробираясь в самые неприметные лазы, скользя в узкие проходы меж домами, проползая под изгородями.
Человек, стоявший на пороге небольшого дома и оборонявший его от десятка резвых Гаручей, служил герцогу Истарскому Рене Тенору с семилетнего возраста: сперва пажом, а после и приближенным оруженосцем. Звали его Глинервин Брин. Он по праву считался превосходным лучником и умел выделывать со стрелами такое, что прочие называли не иначе как волшебством. Несмотря на то что Глин был рожден простолюдинкой, герцог лично обучил его бою на мечах. Сказать по правде, герцог Тенор, не имевший собственных сыновей, любил Глинервина, как родного, и верный слуга платил ему тем же, таская за господином повсюду подол его ярко-зеленого плаща. Самой, должно быть, важной заботой лучника было уследить, чтобы горячий по нраву и скорый на расправу старик не ввязывался во вредные для здоровья, опасные приключения – герцога всегда тянуло на различные подвиги, особенно во время охоты в лесах…
Взмах двумя короткими мечами, и еще двое уродливых гоблинов с длинными носами и сосново-зелеными немытыми волосами покинули этот грешный мир. Глинервин Брин всегда хорошо дрался, сколько себя помнил. Еще в детстве от его тисового посоха перепало многим недругам. Этот дом не достанется врагу, в том он дал себе клятву. Брин не знал лично того, кто здесь жил. Судя по скромному убранству и расположению на северной окраине – какой-нибудь небогатый херд. А учитывая присутствие почерневшей тачки в углу, можно было предположить, что дом принадлежал углежогу, честному трудяге, который возвращался сюда всякий раз после тяжелой ночи подле коптящей угольной ямы. Нет, Глинервин не собирался отдавать этот дом гоблинам. Это подтвердил еще один из Гаручей, свалившись в снег с пробитой головой. Меч прошил глазницу и вышел из затылка.
Выжившие враги наступали осторожно и походили на вставших на задние лапы, но не утративших свою ловкость кошек. Их здесь осталось всего шестеро, и умирать за так никто из них не торопился. Гоблины могли лишь надеяться, что кривые ножи и добытые где-то неудобные мечи помогут им сразить искусного воина, застывшего, как нерушимый камень, на пороге. Их не обремененные излишними мыслями о стратегии головы даже не подумало посетить озарение: «А ведь этот белокожий стоит в очень выгодном месте, братцы! Не оставить ли его в покое до тех пор, пока он сам не вылезет из норы, а уж только потом вонзить клыки ему в шею, грудь и плечи?!» Вместо этого Гаручи, скаля пасти, исходя вонючей слюной и яростно зыркая глубоко посаженными глазками, то и дело прыгали вперед. Человек пытался подцепить кого-нибудь из них на меч, словно кусок крольчатины на вилку, но ловкие карлики, резво отскакивая подальше, увиливали от него всякий раз. Бегать за ними слуга герцога не собирался.
В какой-то момент Глинервин просто опустил мечи, будто приглашая противников отведать его плоти. Он презрительно усмехнулся, чем сильно разозлил гоблинов – Гаручи не любили, когда их не воспринимали всерьез. Затем мечник взял и просто запел мерзеньким, тоненьким голоском сочиненную тут же неказистую песенку, чем вогнал бедных карликов в еще большую ярость:
Гоблин-друг настолько туп,
Как гнилой троллиный зуб.
Ум короток, длинный нос,
Волосами весь оброс.
Глазки мелки – спасу нет,
Сейчас пойдет он на обед!
Что тут началось… Гаручи запыхтели, словно котелки воды на огне, сморщили свои и без того не слишком-то привлекательные лица и даже побагровели, чем стали похожи на редьку. Всем скопом они бросились на человека, но двое из них тут же столкнулись друг с другом, еще один опустил нож на плечо четвертого, а пятый с шестым обменялись ударами локтями: тот, что был ловчее, сломал приятелю нос, а его соратник выбил ему глаз.
Глинервину оставалось лишь раздавать удары: тому пробей тщедушное тело, другому отсеки голову, еще одного насади на клинок, точно на вертел. Разозленные гоблины намного хуже владели оружием, чем спокойные и здравомыслящие. Поэтому, должно быть, не зря люди считают их неумехами, способными брать лишь количеством. И правда, кто может похвастаться тем, что видел здравомыслящего гоблина?
Последний упавший на доски настила труп был отмечен косой алой чертой, проходящей поперек его груди. Глинервин устало вздохнул, вытер снегом мечи и зашагал к баррикаде в конце улицы, где лучники его светлости еще отстреливались от врагов.
