– Тысяча тритонов… Да ты же и вправду безумен! – Придя в себя от удивления, Черный Глаз отшатнулся. – Признаюсь, до сего дня я не слишком-то верил в матросские байки про все эти твои разговорчики с самим собой…
– Я… я сам ничего не понимаю, Ронни, – пробормотал Риф, – только вот здесь надо нажать, тут и вот тут. – Пальцами кормчего словно кто-то руководил, они легко и быстро коснулись нужных частей барельефа. – А затем еще здесь и…
Плита исчезла. Не заскрипела, не отошла в нишу и не открылась – громадного куска камня просто не стало. Перед корсарами открылся темный заброшенный коридор, уходящий круто вниз, куда-то в зияющий провал пещеры.
– Чтоб мне подавиться последним тенрием! – только и выкрикнул Верлен, уставившись в темноту. – Куда же она подевалась? Ну и дыра!
Берни ткнул в руку Рифа горящий факел, но тот этого даже не заметил. Корсар Мор деловито разжигал еще два, себе и новому капитану, готовясь спускаться вниз – во тьму вела лестница.
Бывший кормчий опять слушал, что шепчут ему в уши незримые спутники. Отчего-то ему казалось, что он вот-вот должен приблизиться к разгадке каких-то неведомых тайн, но ответы вновь ускользали от бывшего капитана, затягивая его за собой все дальше в пугающую глубину, вниз по стершимся от времени каменным ступеням тайного коридора. Следом, негромко переругиваясь, спускались Черный Глаз и Берни. Их спор сводился к тому, куда стоило бы отправить неведомых строителей, что возводят подобные этим, крутые и высокие (в два фута каждая) ступени, годящиеся скорее не для людей, а для каких-нибудь сказочных великанов. Рон предлагал спроваживать негодяев на дно морское, а его собеседник – напрямую к демонам в самую Бездну, где им, наверное, давно заготовлено местечко. Аргументы в пользу обоих предложений были весьма дельными, но Джеральду сейчас хотелось просто заткнуть уши и ничего не слышать. При этом он отчетливо осознавал всю бессмысленность подобных действий – настырные голоса внутри собственной головы ничуть не желали отпускать из тисков безумия его истерзанный разум.
– Ну вот мы и пришли, на свои глупые никчемные головы, – на одном дыхании проговорил Риф, когда трое пиратов, спустившись по неудобной лестнице до самого конца, остановились в длинном каменном зале, стены, своды которого терялись во тьме, и их не мог высветить тусклый свет факелов.
Галерея тянулась вдаль, и казалось, что у нее нет конца. По обе стороны от подземного пути застыли статуи, выполненные из черного и белого мрамора. Каждая немного возвышалась над людьми; их здесь были десятки, а может, и сотни – невозможно было подсчитать все силуэты во мраке. По левую руку взорам Рифа и его спутников предстали фигуры черных воинов в пластинчатых доспехах, чьи головы скрывались под шлемами в виде волчьих голов. Или же это были настоящие волки, облаченные в сталь и вставшие на задние лапы? Джеральд ни в чем не был уверен наверняка, но от одного только взгляда на жуткие оскалы раскрытых забрал-пастей становилось не по себе. Кирасы их покрывала искусная резьба, а длинные мечи упирались в пол.
«Как только пал Великий Волк, в тот же час рухнули стены кошмарного Беллега и скрыли в глубокие трясины саму память о том отвратительном месте, и вскоре соратники Волчьи нашли святой прах на вершине холма Арум, подле того самого места, где был он сожжен. Здесь же явился им дух Волка и повелел выстроить на оном месте крепость могучую, тюрьму нерушимую для тех, кто причинять горе людям не сможет уже никогда более. И сказал он, что отныне не смогут твари, из болот выходящие, власть иметь над сынами человеческими, покуда будет стоять крепость сия и будут люди помнить о его жертве, за них принесенной. А если все же пробьет темный час и грехи человеческие возьмут верх над добродетелью Волчьей, должны будут люди сами вновь выстрадать свободу свою, как он первым выстрадал за них. И да не обратится ни один из сынов Волчьих во зло, и да не пустит суть Змеи в жилы свои, и да не возродятся никогда богомерзкие твари. На то свидетель святая матерь наша, Синена, и первый из сынов ее, Великий Волк…»
И если люди-волки казались жуткими, то стоявшие по другую сторону галереи белые изваяния выглядели еще более ужасающими. Неизвестно, что это были за существа, но с людьми их невозможно было спутать ни за что на свете. Просто скользнув по ним взглядом, хотелось зажмуриться, отвести глаза, бежать прочь. На шлемах одних копошились змеи, точно своеобразные чудовищные плюмажи. Именно копошились! Даже застывшие в камне, они, казалось, двигались, меняли очертания, послушные таинственной игре света и тени. Были здесь и те, у кого вместо рук торчали из плеч толстые щупальца, а вместо кистей скалились пасти с раздвоенными языками. У других не было человеческих голов – у этих шеи разделялись натрое и переходили в извивающиеся змеиные тела. Самый ближний воитель более всех походил на человека, правда, вместо волос у него на голове был спутанный клубок извивающихся тварей. Змеи… змеи… змеи… повсюду они. Воины ужасной армии были облачены в туники и древние доспехи, руки и ноги (у кого они были) защищали наручи и поножи, ступни перетягивали шнурки сандалий. Кто же их сотворил? Что это за безумец такой? У кого поднялась рука выбить из камня подобных чудовищ? Неужели человеческий разум способен придумать подобные образы, а рука с резцом – дать им жизнь?! По всему выходило, что способны.
«Не верь им, не верь… Кто, как не Мы, были хозяевами на этой земле, покуда не пришли злобные волчьи выкормыши, покуда этот Демон-Во-Плоти-Зверя не привел сюда свою стаю. Мало ему было хозяйничать у себя в Пламенной Бездне, он взалкал наших зеленых лугов и прохладных болот. Он был силен, намного сильнее самых могучих из Нас, но все же Мы не поддались безропотно его силе. Мы убивали его слуг, защищая себя, охраняя будущее Наших детей. Не верь им, что жалел он рабов своих, никогда ни один господин не жалеет низших. Тысячами бросал он их на растерзание Нам, желая поднять против Нас всех до последнего жителей этой земли. Нашей земли, нашей от глубоких древесных корней и самых первых болотных вод… Когда же он осознал, что Мы берем над ним верх на полях сражений, что не желают склоняться пред ним в безвольном раболепии те, что служили Нам, тогда проник он в град Наш обманом и ложью проклятой своей ударил Нас в самое сердце. Обрушил он стены Нашего Храма, и некому стало воздать жертвы Первому Змею, и прохладная тень его отвернулась от Нас. Все Наши воины пали, растоптанные сапогами волчьих легионов, но не суждено ему было сокрушить само сердце Змея, ибо не подвластно оно обману, и потомство Наше по-прежнему ждет в глубине болот, ждет, покуда не откроются двери… двери, залитые золотом…»
Риф замотал головой – наваждение не исчезало. Он уже воочию видел, как обернулась к нему статуя воина со змеями на шлеме, как сверлит его жуткий взгляд холодных, наполненных ядовитой злобой раскосых глаз из-под тяжелых каменных век. Губы статуи зашевелились, заставив кормчего отпрянуть назад – разум упорно отказывался верить в происходящее.
«Отпусти Нас, что тебе стоит… Это не твой народ, Джеральд Риф, не твоя земля, и война Наша никогда не станет твоей. Что тебе эти люди? Что для тебя их судьбы? Отпусти Нас, и Мы поможем тебе… Мы поможем. Скажи только слово – твои враги падут мертвыми. Нам это ничего не стоит, совсем ничего. Их жизни пойдут только на пользу, детеныши всегда голодны, тысячи лет Мы не можем их выкормить…»
