Падающий снег и не собирался прекращаться, в то время как ветер сперва начал легонько сметать уже упавший, поднимая снежинки в воздух, а после набрался сил и стал вздыматься все выше, скручивая вьюгу в тугие узлы и разметывая ее над землей. Метель уже образовывала стену высотой в пять футов, из-за которой кругом ничего нельзя было разобрать, а деревья со всех сторон казались призраками или окоченевшими на морозе фигурами людей.
Взрослые сильные родичи должны были справиться, перебороть непогоду, но старик Гердорр боялся за малышей. Он знал, что в дыхании Веллегры таится такое горячее тепло, что его не пересилить ни одному ветру и ни одному бурану, но подобных метелей даже двухсотлетний волк не помнил. Стая пробиралась сквозь пелену кружащегося над землей снега все дальше…
Люди говорят, что «волка ноги кормят», сейчас же каждый из серых братьев ответил бы им, что ноги спасают им жизнь. Волки отступали не просто так, как придется, пробираясь сквозь метель. Гердорр вел их, словно полководец на поле боя. Это походило на некий странный маневр: сперва они шли строго на восток, после изменяли направление. Подчас они даже возвращались назад. Постороннему наблюдателю подобное показалось бы лишенным всякого смысла, но старый вожак еще не выжил из ума, и хитрости ему было не занимать. Весь путь волчьих стай пролегал в тени ветра, чтобы никто их не учуял. И каждый раз, когда ветер менялся, следом за ним и трехлапый волк менял направление продвижения.
Таким образом стая очутилась на самой границе лесов Дерборроу и Валлена. Стало намного холоднее, и даже теплые шкуры не могли помочь – сказывалась близость к озерам. Там, не скованные ничем, бесились ледяные ветра, и единолично правила всем жуткая, проедающая шкуры и плоть метель.
Волк остановился и оглянулся. В той стороне, в ночи, он сумел различить крохотный огонек. Спустя некоторое время к нему присоединился пронзительный крик, походивший на завывание ветра. Сердце сжалось. Он едва не упал… Гердорр оскалился и зарычал. Он знал, что произошло… Живя по соседству с этими мерзкими тварями уже два века, он хорошо выучил их повадки, ритуалы и обычаи. То, что только что случилось, звалось «Глашатай Гаручей» – это было не звание, даже не существо, скорее ритуал, жестокий и кровожадный. Твари из гор пленяли самую молодую и неосторожную из дриад и начинали пытать ее на высоком холме так жутко, что крики бедняжки были слышны на весь лес. Ныне трусливые изверги проделывали именно это. Началось…
Гердорр развернулся и побежал быстрее, стая едва поспевала за ним, несмотря на то что у вожака не было одной задней лапы. Волки бежали так, словно за ними гнались призраки самого Рейнгвальда Медведя и его охотников. Они не замечали метели, не обращали внимания на усталость и боль. Они бежали…
Вскоре стая выбралась на высокий холм. Под ним росло еще несколько десятков сосен, а вдали уже простиралась огромная, необъятная долина. Там, в ярком хрустале заледенелой воды, отражался свет звезд. Озера…
Трехлапый оглянулся. К его холму из леса выходили десятки серых фигур, почти теряющихся в снегу на земле и метели. Волки покинули Дерборроу.
Когда вожак уже собирался начать путь вниз с холма, к озерам, вдруг произошло неожиданное. Волчата едва слышно заскулили от страха. В глазах Веллегры отразилось недоумение – волчица-мать ничего не понимала. И тут Гердорр вздрогнул. Это было быстрее, чем мысль, – нечто на грани рефлекса. Трехлапый дернулся всем телом, будто ему в брюхо вонзили нож. Сотни волков кругом в один голос заскулили, точно моля не делать с ними этого, не пытать их, не скользить по их бокам острыми лезвиями… Шерсть на их загривках встала дыбом, а хвосты трусливо прижались. Они легли брюхом на снег и задрожали…
Гердорр поглядел назад. Туда, откуда им вроде бы удалось выбраться целыми и невредимыми. Ему вновь почудился одинокий вой. И сейчас он понял: это точно не волк. Словно сам Дерборроу звал его обратно. Этот голос будто бы шел из глубины его сознания, он рождался в голове или сердце и звал, звал…
Гердорр взвыл, отвечая этому голосу, и ринулся вниз с холма, но отнюдь не в сторону озер. Волки, немногим более трех тысяч, понеслись следом за ним. Они бежали на этот одинокий вой. Они бежали к Истару…
* * *
Давненько я не бывал в этих местах. Путь мой лежал по белоснежной мраморной галерее, а в ажурных арках между колоннами проглядывали оливковые насаждения и кипарисовые ряды. Именно отсюда я начинал воплощать свой нынешний, уже близящийся к завершению план, именно этим землям впервые после моего падения века́ назад не повезло принимать меня как гостя. Левое крыло Императорского дворца занимали огромные веранды, соединенные между собой именно такими арочными галереями с колоннами, статуями и прекрасными фонтанами.
Здесь всегда царили тишина и спокойствие, щебетали птички, звенели листья деревьев на ветру и журчала серебристая вода в источниках, а в каких-нибудь двух сотнях футов, за высокой каменной оградой дворца, правили бал разруха и увядание. Разбитые тракты, нищенствующие города, скупые поля. Самыми массовыми местами сборищ стали «лобные парки», широкие площади, заставленные крестами с распятыми на них еретиками и преступниками. Вот что случается, когда слишком рьяно служишь тьме или же свету. Местные правители избрали второе, и их не заботили жертвы, для них важна была лишь цель – они до сих пор наивно полагали, что умерщвление плоти и страх ведут к покаянию. К счастью, люди ничему так и не учатся…
– Мое почтение, уважаемый Гай Малус! – раздалось с неприметной скамьи, что притаилась в тени под огромным разлапистым деревом, пробивающим своей кроной стеклянную крышу веранды. На скамье сидел старик в алой сутане, расшитой золотыми узорами в виде волчьих голов. На его лбу чернела старая отметина – полустершееся клеймо являло собой такую же волчью голову. Здесь меня знали под именем Малус, что на местном языке значит «Злой», в насмешку над всеми этими святошами. Они, к слову, предпочитали делать вид, будто ничего не заметили. Для них я являлся очень важной персоной, предводителем подпольного культа Синены на землях Ронстрада. То есть официальным представителем Папы Сиенского на еретических землях, главой северного патриархата. Очередная маска на многоликой фигуре…
– Ваше Святейшество? – Я склонился в поклоне и поцеловал перстень, украшенный рубином, на указательном пальце протянутой длани. – Вы хотели видеть меня?
– Уважаемый Гай, я могу лишь надеяться, что ваши… – он запнулся, – слуги, как вы обещали, окажут помощь моим легионам. Вы уговорили меня на этот поход, будет очень печально, если он провалится, а мятежный еретический Ронстрад, раздираемый междоусобицами и нашествием нежити, не поддастся светлым очистительным гладиусам. Я бы не хотел этого…
Безумный в своем тщеславии старик даже не считал нужным хотя бы на словах называть легионы Имперскими, а не своими. Так оно и было. Власть в Империи Сиены, нынешней Империи Волка (один из предшественников понтифика воскресил древнее название, с которым великая держава была основана), принадлежала вовсе не формально правящему представителю Императорского Дома, а Его Святейшеству Папе Сиенскому.
