– Не может быть, – в ужасе пробормотал сержант. Младших командиров учили, кого из нечистой силы стоит бояться, а кого – нет. – Духи могил не разгуливают по улицам, как какие-нибудь собаки, живые пугают их. Тут что-то не так…
Чудовище повернуло к нему искаженное от гнева лицо и рванулось вперед. Глухо звякнула натянувшаяся цепь – пришедший из потустороннего мира дух в ярости схватился руками за шею, пытаясь содрать с себя нечто вполне материальное: то, что удерживало его на привязи. Только теперь стало видно, что бледную шею призрака венчает стальной ошейник с впившимися в призрачную плоть шипами. Дух истекал дымчатой кровью, роняя на мостовую тлеющие белые капли; он неистово выл и царапал собственную кожу ногтями, пытаясь освободиться, но безуспешно.
Воспользовавшись заминкой, солдаты бросились наутек. Последним рванул с места сержант, все еще раздумывающий, стоит ему отдавать приказ перейти к обороне или же все-таки к бегству. Это его и погубило: неожиданно цепь, сдерживавшая баньши, ослабла, и бледная фигура ринулась за новой жертвой – тонкие женские руки впились в солдатскую спину, с легкостью пройдя сквозь звенья кольчуги, кожаную поддевку и плоть. Пальцы призрака сжались на его хребте. Над улицей разлетелся предсмертный крик, заглушаемый женским плачем, но вскоре все звуки смолкли, поглощенные вездесущим туманом.
Но все только начиналось… Вслед бегущим солдатам просвистела стрела. Еще один несчастный упал, когда наконечник вонзился ему под лопатку и вышел в области сердца, – спустивший тетиву стрелок бил без промаха, и непроглядный туман вовсе не являлся ему помехой. Двое оставшихся в живых реггерцев удирали что было сил; вскоре им удалось достигнуть спасительной темноты переулка и свернуть за дом, чудом избежав несущейся за ними по пятам, как представлялось беглецам, смерти…
…Полтора десятка фигур в черных доспехах и высоких закрытых шлемах остановились посреди улицы. Поверх вороненой кольчуги и нагрудника каждый из воинов был облачен в сиреневую накидку с вышитым на груди черным лебединым крылом. Для окружающих, если бы тем пришло в голову выглянуть из окон домов, черно-пурпурные силуэты были едва различимы в непроглядном тумане, но сами они отлично видели сквозь белесую мглу как лица друг друга, так и фасады окружающих зданий, вплоть до последней резной завитушки на захлопнутых ставнях окон верхних этажей. В их понимании улица была слишком узкой, затхлой и грязной, впрочем, как и все в этом никчемном городе.
Каждый из воинов был прекрасно вооружен: кривые мечи с изукрашенными гардами в ножнах на поясе или же за спиной, длинные составные луки, различное метательное оружие (от серповидных ножей до заточенных и утыканных шипами дисков). Облачение также заставляло удивиться: пластины и сочленения доспехов дополняли едва заметные детали – тонкая гравировка в виде гербов, символов, сцен сражений (у некоторых – так и вовсе целые вычурные панно на груди). При этом фигуры в тумане были обладателями многочисленных защитных оберегов, зачастую являвшихся составной частью оружия или доспеха. Кроме того, многие могли похвастаться различными склянками с эликсирами и мешочками с ингредиентами, закрепленными на поясных ремнях, а также приспособлениями для преодоления стен – шелковыми и при этом крепкими, как цепи, веревками с петлями и прочим снаряжением, которое посторонним могло показаться совсем уж странным. Помимо этого правое запястье каждого из воителей перетягивала белесая нить – отрезанный при помощи магии призрачный волос баньши, защищавший обладателя от ее жуткого крика.
Сам дух-плакальщик был тут же – бледный силуэт смиренно застыл, сидя на мостовой в образе печальной женщины с распущенными до земли волосами. От утыканного шипами ошейника к пальцам ближайшего воина волочилась по камням цепь из чистого железа, которая намертво крепилась к массивному кованому браслету. Браслет был соединен с перчаткой. Тяжелый металлический поводок хозяин призрака при этом крепко сжимал рукой – даже сейчас путы, удерживавшие чудовище, ни на миг не ослабевали.
– Мой саэгран, зачем вы остановили меня? – Один из воинов, не спешащий убирать стрелу обратно в колчан и все еще продолжающий удерживать оперенную смерть на тетиве опущенного вниз лука, обратился к своему предводителю. – Смею заверить, с подобного расстояния я убил бы одной стрелой обоих.
– Это лишнее, Феахе. – Холодная усмешка слегка коснулась губ ала Неллике. – Я хочу, чтобы они остались в живых и боялись. Страх – это такое же оружие, как стрелы, мечи и копья. И в умелых руках он разит не менее точно.
– Но они предупредят тех, кто остался в замке! – вскинулся эльф.
– Ты мыслишь как тактик, страж. Попробуй взглянуть шире. – Сейчас, когда все шло согласно намеченному им плану, саэгран пребывал в том обманчиво-благодушном настроении, когда мог поделиться частью своих мыслей с ближайшими соратниками. – Да, они убежали и окажутся в замке. Но не предупредят – на это просто не хватит времени, а вот поднять панику – тут они преуспеют. Действие одно и то же, но результат другой. Эти беглецы не единственные. Я не зря отдал стражам приказ врываться в дома, убивать мужчин на глазах у женщин, а женщин – в присутствии их детей. Город наполняется страхом, и теперь каждая из этих крыс захочет зарыться в нору поглубже. Те двое мало что успели понять, но неизвестное всегда страшит больше, и вскоре ты убедишься: чтобы взять замок, моим воинам не потребуется даже натягивать тетиву.
– Саэграну, конечно, виднее, чем и как разить врагов. – Страж опустил голову. – Вот только страх… Он больше походит на тяжелый двуручный меч. Им очень удобно рубить головы приговоренных к смерти, но трудно фехтовать с умелым бойцом, чьи руки твердо сжимают сталь.
– Для достойного противника всегда найдется особый клинок. Например, подобный вот этому, – парировал Остроклюв, демонстративно вынимая из изукрашенных рубинами ножен кинжал тонкой ковки с антрацитовой гардой в виде птичьего клюва.
Оружие удобно легло в расслабленную ладонь саэграна, Неллике обратил его острием к себе, а сомкнутый клюв рукояти направил в сторону собеседника. Перекладывая в руке кинжал, Неллике наблюдал за мимикой на лице подчиненного, не сводя с того глаз.
– А вот, скажем, для презренного труса, предавшего своего лорда, какой конец предложил бы ты, Феахе? Стоит ли марать дорогую сталь его кровью?
– Вы полагаете, что одна смерть сильно отличается от другой? Вопрос ведь не в том, чем убивать, вопрос в том, как сделать это быстрее и убедительней. – Феахе с определенной опаской смотрел на клинок в руке своего господина. Этот эльф был далеко не глуп и уже догадался, что данный разговор затеян Остроклювом не просто так.
– Вопрос не в результате, страж. Я уже говорил, что ты мыслишь как тактик. Ты опять путаешься в понятиях достижения цели и желаемого результата, не в силах узреть всей глубины стратегии. Эстетика и символизм здесь могут стать важнее эффективности, ведь уничтожить предателя – это особая смерть, и она будет стоить сотен других. Убить врага в бою – это одно, казнить труса – другое, а покарать изменника – третье. Если ты убиваешь труса в бою как воина, кто же будет знать, что ты убил труса? Точно так же нельзя и просто казнить изменника, пусть и по другим, менее очевидным причинам.
