Леди Софи дрожащими пальцами разожгла свечи в комнате, после чего встала перед кроватью на колени и выволокла из-под нее большой, окованный металлом сундук. Затем сорвала с золотой цепочки на шее ключ и вставила его в замочную скважину. Крышка со скрипом откинулась, и она наконец увидела своего Патрика. Осторожно взяв за затылок череп, Софи даже залюбовалась им – она не замечала гладкой холодной кости: для нее это было лицо – такое родное, такое желанное и страстное. Спустя некоторое время леди вытащила наружу весь скелет своего мужа и переодела его в пурпурный (под цвет ее платья) камзол, сменивший синюю котту с бурым мехом.
– Как же тебе, должно быть, холодно на том свете, мой милый Патрик, – прошептала она, обняв себя за плечо костяной рукой в бархатной перчатке. – Но и я здесь совсем замерзла без тебя…
Конечно же, леди Софи знала, что ее муж умер, но она не хотела мириться с этим. В ее душе в жестокой схватке с болью сошлась обида. Обида на супруга. Еще бы – он ведь бросил ее, оставив одну на растерзание недругам, отдал прямо в лапы Танкреду.
«В случае кончины супруга вдове и детям, кои считаются наследниками рода Бремеров по праву рождения, надлежит вернуться в замок Бренхолл, чтобы восстановить родственные узы на семейном древе», – вот те роковые слова из свадебного договора между Бремерами и Сноббери, благодаря которым даже на расстоянии в сотню миль от Теала леди Софи всегда до боли ясно ощущала кованый ошейник и кандалы на запястьях.
Она молила графа Уильяма позволить ей и его племянникам остаться в Реггере, она ползала перед ним на коленях, но он не внял. Он даже не глядел ей в глаза – попросту не смел. Она помнила тот ужасный день, будто он был вчера. Сразу после похорон появилась карета. Слуги затаскивали сундуки с уже уложенными вещами на крышу, ларцы поменьше крепили на запятках. Графа Уильяма Сноббери не было видно, будто после разговора с ней он заперся в своей комнате, стараясь не слышать ничего и ни о чем не думать.
Зато она слышала крики его супруги. Каролина Реггерская всегда была добра к ней, приняв, как родную сестру. Помнится, сразу после свадьбы Софи очень ее боялась, и ее страхи были понятны: какая-то беременная девчонка появилась в единоличных владениях графини; у младшего брата ее супруга вот-вот должен был родиться наследник, в то время как у нее самой детей не было. И наследник этот должен был в будущем стать графом Реггерским, лишив ее привилегий и всех прав на владение. В свой первый вечер в замке супруга Софи, конечно же, еще не могла знать, что добрее души, чем у Каролины Сноббери, не найти на сотню миль в округе. Именно та научила тогдашнюю пятнадцатилетнюю Софи быть истинной леди, настоящей дамой, которой будут беспрекословно подчиняться слуги и внимать даже чужие лорды за дипломатическим столом в отсутствие супруга. Каролина помогла ей стать хорошей матерью и заботливой женой. Каролина любила ее. И теперь под ее негодующие крики и проклятия Софи насильно волокли из замка двое солдат Бремеров. А черная карета, стоявшая во внутреннем дворе Реггера, дожидалась молодую вдову, точно эшафотный помост. Ее и служанку с младенцами усадили в карету, дверцы заперли, чтобы она не выскочила на ходу. Напротив сидел Олаф Бремер, человек, которому не было свойственно ничего доброго. Подлый, безжалостный выродок… До того момента она его просто не любила. Что ж, в тот день ненависть наполнила ее до краев.
– Ах, моя дорогая кузина, как же я рад вам, – сказал Олаф и попытался поцеловать ее.
Она оттолкнула его, а он в ответ ударил ее, до крови разбив губу.
Ничего не понимающие, но чувствующие боль своей матери младенцы заплакали. Испуганная служанка пыталась их успокоить, она даже на мгновение не смела отвести взгляд от закутанных в пеленки детей. Господские дела ее не касались – да и что она могла сделать?
– Заткни их, иначе я сам сделаю это. – Олаф со злобой выхватил из-под плаща кинжал и занес над детьми.
Софи бросилась вперед, намереваясь закрыть их собой. Тогда она не понимала, что младший баронский брат ни за что не нарушит волю Джона Бремера и не посмеет причинить вреда племянникам владыки Теала, – она по-настоящему испугалась, а мерзавец, получавший истинное удовольствие от мук родственницы, ударил ее наотмашь кинжалом по лицу. Острая стальная кромка лишь слегка задела скулу и щеку леди, но при этом оставила навсегда свой знак – вечное напоминание и заверение в том, что она ничего не посмеет сделать своим мучителям.
Дорога в Теал с Олафом оказалась самой долгой поездкой в ее жизни. И пусть расстояние было не слишком велико, для нее оно превратилось в вечность, а тракт Семи Желудей, протянувшийся через лес Утгарта на юг, к Теалу, превратился в путь, ведущий к ее личной пропасти.
– Мерзкие Сноббери, – усмехнулся Олаф, вытирая белым платком окровавленный кинжал. – Мнящие себя рыцарями, но при этом неспособные и слова сказать против Бремеров. Чего стоят все их хваленые обеты, дорогая кузина, когда у нас есть подписанные бумаги?! Ха!
Его колючий взгляд пронизывал вжавшуюся в каретное сиденье кузину, тихо стонавшую от боли. Леди Софи зажимала ладонью рану на лице, но кровь просачивалась сквозь пальцы и стекала на рукава платья.
– Этот болван Уильям! – Олаф все продолжал глумиться над дорогими для Софи людьми, при этом издеваясь над ней самой. – Он еще не понимает, что согласно брачному договору все его графство после смерти переходит к детям Бремеров. Как там зовут твоего щенка, Софи? Сеймус? Сеймус Бремер, граф Реггерский… Всего лишь на день. До того момента, как подпишет бумаги о присоединении графства к баронству Теальскому. Тогда Реггер станет вотчиной Джонни. Это если Джонни доживет, конечно. Или Танкреда, если и он доживет. Я полагаю, все тут понимают, кто станет настоящим бароном Теальским? А эта корова! Каролина Сноббери, столь же бесплодная и пустая, как иссушенный колодец. Скажу тебе по секрету, идею и воплощение плана, позволившего лишить ее возможности родить, нельзя назвать как-то иначе, нежели искусством интриги. И проделать все это так, чтобы Моран Искряк, этот их придворный маг, фокусник и фигляр, тупица и болван, даже не заподозрил ничего! Конечно, Тан был бы не слишком рад, узнай он, что я все тебе рассказал, но именно ты, моя милая кузина, предоставила нам Реггер на шитой подушечке – осталось лишь немного подождать… А Патрик… твой нежный, разлюбезный Патрик… Что ты так удивленно глядишь на меня, сестренка?! Хе-хе… Он так ничего и не понял, когда ему перереза́ли горло. Знаешь, когда я плюнул в его мертвое лицо, я даже подумал… Ах ты…
Софи с безумным криком набросилась на него и начала бить и царапать, как безумная, но, конечно же, она была не соперницей Олафу, сильному и злобному, словно тролль Гримбольд из-под теальского моста. Он набросился на нее, как зверь.
Тогда он ее так избил, что Софи пришла в себя лишь спустя четыре дня уже в своей комнате в Бренхолле. Синяки и переломы полностью зажили лишь через полтора месяца. В замке все сделали вид, что ничего не произошло, но самое ужасное, что играть в эту игру пришлось и ей самой, иначе она рисковала жизнью детей. И тогда, в момент пробуждения под ненавистной крышей родного замка, она, леди Софи, пришла в себя, оставив часть своей души в той самой карете, что привезла ее в Теал, в той самой карете, где она узнала правду. Безумная и неполноценная новая Софи Бремер (уже не Сноббери) осталась в замке своих предков. А та, недостающая часть ее сущности так и осталась в виде призрака в проклятой карете. Там, на полу, стенках и сиденье еще можно разглядеть, если присмотреться, засохшие коричневые следы ее крови.
