– Братки, огонька не будет?
От грузовика, косолапя, подбежал низкорослый гоблин с самокруткой в зубах. Хилый достал спички и чиркнул, закрывая огонек ладонью. Водила, грязный с ног до головы, выдул дым.
– Доловары, – сказал гоблин, щурясь от пыли.
– Чего? – спросил сержант.
– Доловары, говорю. Синие по-нашему. Не слыхали, что ли, как себя эльфюги кличут?
– Почему доловары? – спросил Хилый.
– А мне откуда знать? Синие и есть синие.
– Наверное, долвайры. Dolvayru, – поправил ботаник.
– И с чем это едят? – спросил Гробовщик.
– Это не «синие», – объяснил Хилый. – Это что-то вроде… «серые птицы». Так в эльфийских мифах назывались призраки, жившие в Сумеречном Лесу. Птицы, служившие богине мести Кеаксе…
– Синие, – упрямо повторил водила, – повязки, что ли, не видите? Нету здесь никаких птиц, никаких перьев. Конные рубаки. На северо-запад едут, чтобы своих кромсать. Присягу приняли.
– Присягу? – спросил Сказочник. – Это кому присягнули?
– Харкплюю Броду Клыкастому и Армии Освобождения.
– Чего только не приснится средь бела дня! – пробормотал Гробовщик.
Доловары ехали и ехали. Количество всадников уже перевалило за полторы сотни, и из-за клубов пыли было не видно, где заканчивается колонна.
Никто из них не смотрел по сторонам, только вперед. Большие холодные глаза перворожденных, такие странные на нежных кукольных лицах с острыми подбородками и ушами, словно заглядывали через край реальности. Видели что-то, что недоступно другим. Созерцали собственные, чуждые и леденящие кровь миражи…
А может, так и есть, подумал Сказочник, сплевывая в пыль. Эти будут драться. Так, как хотят, могут, умеют. Им уже нет необходимости дурака валять – и своих, которые их тиранов или еще кого защищают, они будут резать с большим удовольствием, чем гоблинов. Гоблин, он что? Враг. С ним ясно. Другое дело – тот, кто сделал другой выбор. Прав был Гробовщик, когда словеса развешивал, не дурак колдунище. Более всего ненавистен тот, кто свой по крови, но идет по неверной дорожке…
Нет, чужие это дела, далекие, не гоблинские. Непривычно было Сказочнику думать о них.
Уже под конец один из эльфов все-таки повернул голову и долго смотрел через плечо, поворачиваясь назад.
Его взгляд предназначался Этайн. Подпехи это заметили. Сержант хмуро почесал подбородок, но ничего не сказал. Эльфка опустила глаза.
Наконец проехали мимо последние кавалеристы.
– Да их, мать твою за ногу, тут целая армия, – сказал Шершень.
За конными доловарами шли пешие. Эльфья пехота, какую гоблины привыкли видеть, ту, что вызывала безотчетное желание поднять ствол и взять на мушку. Подпехи с трудом удержались. Перебежчики тоже носили синие лоскуты на левом плече. Тоже шли мрачные, но решительные, зная наверняка, что за линией фронта многие из них погибнут в первом же столкновении.
– Ладно, двигаем, – сказал Сказочник. – Нечего глазеть. Мозоли на зенках натрем.
Сержант зашагал вдоль обочины.
Слишком много эльфов, думал он. Слишком много для меня. Передоз…
Но были и другие – словно в насмешку. Ближе к Ниннаймосу подпехам встретилось два временных лагеря, наполненных в одном случае пленными эльфами, оборванными, грязными, с отчаявшимися взглядами, а в другом – не менее грязными и оборванными, но почему-то более уверенными в себе гражданскими. Было много женщин с детьми разных возрастов. Невзирая ни на что, ребятня носилась внутри условного периметра и трещала, словно стая сорок. Гоблины-охранники и те, кто обслуживал полевую кухню, наблюдали за ними с выпученными глазами. Многие зеленые впервые видели в Злоговаре невооруженных эльфюг, к тому же детей. А те, хотя и впервые видели тех самых, страшных и кровожадных чудищ, ничуть не стеснялись заниматься своими детскими делами. Матери покрикивали на них, чтобы немного приструнить, и подозрительно косились на солдат, но те лишь смеялись. Маленькие эльфы почему-то походили на котят и, может, потому лазили всюду, куда могли забраться. Приставали к гоблинам, тараторили по-своему, клянчили сладости. Сказочник, пять минут назад приказавший себе не удивляться ни в коем случае, тем не менее нарушил собственный приказ. На его глазах один здоровенный гоблин, прямо башня, увенчанная большой головой в каске, с рожей такой страшной, что такой только мертвяков пугать на кладбище, раздавал малышне конфеты. Другой сидел на камне, положив карабин на траву, и играл с двумя белокурыми девочками в «камень-ножницы-бумагу». И, судя по обескураженной физиономии, проигрывал.
Подкатили горячие котлы. Пятеро гоблинов бегали взад-вперед, разнося тарелки с едой. Беженцы ели с жадностью, а зеленые только стояли в стороне и почесывали затылки. Никаких протестов, криков, попыток бежать, хотя отведенные для «лагерей» зоны ничем не огораживались.
То же самое с военнопленными. Несмотря на страх, который испытывали эльфы, недавно попавшие к зеленым с передовой, никто из них дисциплину не нарушал. Вели себя спокойно, вполне уверенные, что им ничего не будет.
Сказочник видел, как лейтенант с нашивками какого-то тылового подразделения через переводчика что-то там втолковывал новеньким. Должно быть, разъяснял политику зеленого командования относительно военнопленных. Некоторые эльфы при этом просто спали в нагретой траве, игнорируя лейтенантские излияния. Либо покуривали и – со стороны могло показаться – рассказывали друг другу анекдоты.
Это были не те эльфюги, которых подпехи привыкли видеть. Совсем другие. Им гоблины не могли подобрать названия, да и нужно ли было?
Солдат, игравший в «камень-ножницы-бумагу», продул в очередной раз и наклонил лоб для неуклюжих щелбанов, которые только что заработал. Маленькие эльфки смеялись. По части щелбанов они мастерами не были. В стороне над неудачливым корешем хохотали солдаты.
– Ну что скажешь, Гробовщик? – спросил Сказочник, когда снова обрел дар речи. – Это тоже грани?
– Да, сержант. – Гобломант откашлялся, чтобы скрыть улыбку, грозящую разорвать его рот. – Вот именно. Они и есть.
В конце концов и эльфы, и большая часть передвигающихся по тракту войск остались позади. Ничегосебе показался из-за рощицы через пятнадцать минут. В городе стоял деловитый гудеж. Зеленые укрепляли оборону, военная машина Армии Освобождения работала как часы. Сказочник посовещался с Гробовщиком и Хилым и принял решение не входить в город. Разумней всего было обогнуть его по южной окраине и двигаться дальше, к сектору, в центре которого располагался мост через Брюшину – реку, которая разделяла Корку и Сучок.
Когда-то Ржавый планировал пройти к югу от Сучка, полагая, что эта щелочка поможет сократить путь и сэкономить время. Сержанту решение далось нелегко. О том, что творится в том районе, подпехи не знали. Можно было угодить прямиком в кипящий котел, оказаться в окружении прорвавшихся на юг частей вражеской армии. Совершить ошибку в этом случае означало бы погубить всех и провалить миссию. Однажды лейтенант уже сделал неверный ход – и погиб сам. Если бы не магия Гробовщика, то звуры к этому времени уже обглодали бы дочиста гоблинские косточки. Взвешивая альтернативные варианты, Сказочник в конце концов заработал себе головную боль. Его состояние из-за развивающейся болезни и так было неидеальным, а еще это. Сержант ощущал себя беспомощным и боялся, что подпехи заметят его смятение.
