Все меняется в день, когда я нахожу Иова.
Сам факт находки не удивляет меня, после посещения лавки Али
я был готов к чему-то подобному. Но я нахожу Иова вовсе не там, где он время от
времени появлялся – в компании полуящериц-полусамандр и средневековой стены.
Иов ждет меня на клумбе, не той, которая заселена улитками, –
второй. Иов – этот библейский символ веры – на поверку оказывается небольшой и
почти неиспользованной пачкой сигаретной бумаги для самокруток.
«JOB».
Жаль, что в последнее время я курю очень редко и в основном
траву. Это происходит под неусыпным оком Маджонга, большого специалиста по
сворачиванию самокруток, цивильных сигарет он не признает. Бумага, которой
обычно пользуется Маджонг: «Rizla» и «Club S.D.Mondiano», его подружка Лулу
предпочитает веселенькую разноцветную «Music boogie-woogie».
«JOB» никак не назовешь веселеньким: кельтский орнамент на
обратной стороне черного жесткого картона, готическая «О», больше похожая на
ромб. Само название заключено в золотистый прямоугольник, «JOB» выглядит так
же, как на картине с рептилиями. Даже нитка, скрепляющая бумагу, – такая
же.
Найденный мной «JOB» заметно – раза в полтора – шире
маджонговской «Ризлы» (две улитки в длину и одна – в ширину); по сравнению с
ней он несколько старомоден, но и ровесником библейского Иова вряд ли является.
Скорее всего, я имею дело с vintage-вариантом марки.
Стоит мне найти бумагу для сигарет (вопрос, каким образом
она попала на клумбу и почему я заметил ее только сейчас, остается открытым);
стоит мне найти бумагу, как тут же возникает непреодолимое желание закурить.
Табака у меня нет.
Наверняка он водится в жилых комнатах Линн, также, как и
бумажные гепарды Эрве, как и кубинские омары Энрике; наверняка он там водится,
но в комнаты Линн я не захожу.
Курить хочется нестерпимо, интересно, как бы я смотрелся под
душем, с самурайской сигаретой в руках?.. Таинственный друг Линн (я все больше
и больше склоняюсь к мысли, что это – Тьери Франсуа), заблудший ронин с
европейским разрезом глаз, тоже предпочитал самокрутки. Но что Линн говорила о
табаке? Ничего конкретного, ни один из сортов не упоминался, она всего лишь
разделила их на хорошие и плохие, на те, что «нравились» и на те, что
«нравились не особенно». Те, что «нравились не особенно», друг Линн засовывал в
самые непредсказуемые места, например в холодильник. Что же касается сортов,
которые он курил…
Корешки книг.
Он складировал их в книжные корешки.
Сколько книг было у Тьери Франсуа (я все больше и больше
склоняюсь к мысли, что это – Тьери Франсуа)? Или для этих целей он использовал
книги в букинистическом? Я никогда об этом не узнаю, но одна книга у меня
все-таки есть. И принадлежит она Тьери.
Курить хочется нестерпимо.
Но это не значит, что я прямо сейчас должен расправиться с
несчастным ежедневником, я успел к нему привязаться, я успел приручить его,
сделать своим… В другое время я бы и пальцем к нему не прикоснулся, но
искушение слишком велико. И дело тут не только в паре-тройке затяжек,
невозможно представить себе вкусовые качества табака, пролежавшего под обложкой
больше тридцати лет, дело не только в этом. Имел ли Тьери Франсуа отношение к
Линн и если имел, то какое? Мне просто необходимо это знать, в жизни Линн не
должно оставаться загадок; может быть, когда я коснусь пальцами дна ее души, я
перестану думать о ней?
Если бы у меня был нож…
Но ножа у меня нет, он надежно спрятан в рюкзаке Анук, Анук
надежно спрятана в недрах Парижа, мне до нее не добраться.
Даже если так – останавливаться я не намерен.
Я усаживаюсь в кресло и расстилаю на коленях одну из своих
футболок («Lacoste», эксклюзивная модель), все остальное оказывается делом
техники. Осторожно отделив от обложки часть форзаца, я слегка похлопываю по
корешку.
Есть!
На футболку сыплется посеревший, истончившийся от времени
мелко резаный табак. Чтобы унять нервную дрожь в пальцах и избавиться от звона
в голове, мне требуется некоторое количество времени. Будь на моем месте мазила
Ронни, он бы уже успел как минимум трижды сигануть с моста. Будь на моем месте
Мари-Кристин – она бы уже успела сочинить как минимум два рекламных слогана.
Будь на моем месте секретарша Мари-Кристин Николь – она бы уже успела скачать
из Интернета как минимум пять картинок с гостеприимными задницами главных
интернет-педиков Джо и Джошуа. Будь на моем месте Анук…
Анук бы не стала ничего делать, это точно.
Тьери Франсуа.
Тьери Франсуа и был главным парнем Линн, никаких сомнений.
Тем самым парнем, который подарил ей кольцо; тем самым парнем, который подарил
ей розы. Тем самым парнем, который умудрялся курить, стоя под душем. Тем самым
парнем, от воспоминаний о котором она пыталась избавиться всю жизнь. И так и не
смогла.
Крутить самокрутки я не мастак.
Мне приходится извести с десяток бумажек из пачки прежде,
чем получается что-то более-менее приличное. Я зажимаю самокрутку слегка
подрагивающими губами и чиркаю зажигалкой.
В первые десять секунд ничего не происходит, две затяжки
оставляют во рту странно-свинцовый вкус какого-то металла, потом металл сменяет
полынь. Табак и правда испортился от времени, увидеть чудесные сюжеты, которые
выдувал вместе с дымом Тьери Франсуа, мне не светит.
В какой момент привкус полыни сменяется привкусом крови – на
третьей или на пятой затяжке?
В какой момент высохшая пиния вдруг начинает выпускать
мягкие длинные иглы – на пятой или на восьмой?..
Теперь рот мой заполнен кровью, как желоб на бойне, а
посреди дворика отсвечивает мозаичным стволом роскошная вечнозеленая пиния.
Я выплевываю кровь прямо на футболку с остатками табака,
надо же, как ее много!.. Черт с ней, с кровью, ищи птицу, Гай. Ищи птицу!
Как в тумане, я нащупываю манок, сверчки и раковины особенно
рельефны, они жмутся к ладоням, и я всей кожей чувствую почти неслышное
потрескивание створок, почти неслышное пение цикад.
«Возвращайся к нам опять, Джимми Дин, Джимми Дин».
Неожиданно на крону пинии падает прямоугольник света. Свет
идет из вечно мертвого окна, которое я сам был готов признать несуществующим. А
спустя секунду в нем появляется мужской силуэт. Источник света находится за
спиной мужчины, и я не должен бы видеть его лицо. Не должен.
Ноя вижу.
И снова безотчетный липкий страх охватывает меня. Я не
только вижу лицо мужчины, я уже видел его когда-то. Я видел его дневную и
ночную стороны на дне бокала с мадерой; дневную и ночную стороны,
располосованные опасной бритвой.
Этот парень – убийца.
Этот парень убийца, и он улыбается мне.
