– Разными голосами?
– Ты же читал дело, Дидье. И ты должен бы знать, что он
делал с телами. Что он делал с костями, которые вытаскивал из тел, что твой
хирург.
– Что-то вроде музыкальных инструментов. Маленьких
дудочек.
– Или манков для птиц. Семь невинно убиенных – семь
дудок, самых разных. А может, и иерихонских труб, кто знает. Из них он хотел
выдуть имя Бога. И знаешь, что бы из этого получилось, малыш? Если бы ему
все-таки удалось…
– Что?
– Он мог бы попросить у Бога все, что пожелает. Так
говорил Франсис. И ему я верю больше, чем всем твоим специалистам… религио,
мать их, ведам. Он мог бы получить от Бога все, что хотел, этот сукин сын Тьери
Франсуа. А получил веревку. Так-то, Дидье.
– В деле были показания некоей мадемуазель Линн Нугаро…
– Погоди, малыш, дай-ка вспомнить… Была такая Линн
Нугаро, была. Торговала стиральным порошком в магазинчике через два дома.
– Ну и память у вас, мсье Дютронк!
– Память… Память, Дидье, это точно… Только я бы давно
снес ее в ломбард, если бы мог. Память моя засрана вконец такими ублюдками, как
Тьери Франсуа. И никакой ассенизатор тут не поможет, у этой выгребной ямы дна
нет. Ты и сам это знаешь, малыш. Можно, конечно, сделать эту… как ее… лобо…
лобо…
– Лоботомию?
– Вот-вот, лоботомию. И стану я счастливым идиотом, что
твой лимон. Я ведь лимоны стал выращивать с тех пор, как на пенсию вышел…
– Я так понял, что эта самая Линн Нугаро была хорошей
приятельницей Тьери.
– Бери выше, малыш. Она была его девушкой, без пяти минут
невестой. Я вот думал тогда, что общего может быть между простой продавщицей и
таким умным, таким начитанным засранцем, как этот Тьери Франсуа? Специалистом
по оккультизму и любителем сдирать кожу… Или то, что он был владельцем книжного
магазина…
– Букинистического…
– Букинистического, книжного – один черт. То, что он
был при книжках, – это ее увлекло? Что общего между ними было?
– Не знаю. Может быть, секс…
– Ну да, Дидье. Ты молодой, тебе виднее. Только секс в
наше время назывался любовью, вот так.
– А она его любила?
– Похоже, что любила. Да и он… Канючил на допросах,
чтобы мы не втягивали в это дело его обожаемую девочку. Как это он ее называл…
Чудно так. Линн – рубиновое сердечко. Что, мол-де, узнает она о его подвигах –
и разобьется ее рубиновое сердечко. Такой это был тип, Тьери Франсуа.
– Сволочь.
– Хуже. Только, похоже, его любовь и не знала, какой
сволочью он был. Каким ублюдком.
– Его любовь? Линн Нугаро?..
– Да нет. Просто – его любовь. Сидела где-то там внутри
него и ведать не ведала, чем промышляет ее хозяин. Любовь ведь всегда узнает
обо всем последней, вот так.
– А сама Линн?
– Ну и Линн, понятное дело, ничего не знала тоже. Кто
бы стал рассказывать рубиновому сердечку о том, как пахнет только что
освежеванное человеческое мясо? Никто.
Жалко мне было эту Линн, да и скрыть ничего было нельзя. Все
газеты писали тогда о Тьери Франсуа, парижском потрошителе… Она так до конца в
это и не поверила, Линн Нугаро. В то, что ее парень – убийца. А может, и
поверила, да только нам не сказала. Не знаю уж, что потом с ней случилось.
– Она умерла в прошлом году. А до этого так и работала
в том магазинчике. Через два дома от букинистического Тьери Франсуа.
Продавщицей моющих средств. Она так и не вышла замуж. Ни за кого.
– Умерла, говоришь? Ну что ж, она все же молодец,
верная Линн. Такой верности нынче не встретишь, а, Дидье?
– Может, и не встретишь…
– И такого мужества – тоже. Больше тридцати лет прожить
с памятью о парне, которого любила и который оказался мясником – и только потом
умереть. Она молодец. Линн – рубиновое сердечко, надо же. А она называла его
Стрижом. Этого подонка Тьери Франсуа.
– Как?
– Стрижом. Есть такая птица, малыш.
– Я знаю.
– Невинная птица, легковерная. Совсем не то, что Тьери.
– А что это вообще был за тип – Тьери Франсуа?
– Самый обычный тип, каких девять на десяток. В меру
интеллигентный, чистенький, такому можно и бумажник доверить. Ничего
маньяческого в нем не было, если ты это имеешь в виду, малыш. Безоблачное
детство в Нанси, лучший ученик в школе, гордость родителей. Только учиться
дальше он почему-то не стал, перебрался в Париж, к крестному. Крестный-то как
раз и заправлял в букинистическом до Тьери. А потом погиб где-то в Швейцарских
Альпах, в автокатастрофе.
– И Тьери стал законным владельцем магазина?
– Завещание было оформлено на него, вот так. Нет,
ничего маньяческого в нем не было, непонятно только, где этого ублюдка
перемкнуло.
– Да. Как-то не вяжется безоблачное детство в Нанси с
разделанными трупами.
– У Франсиса была на этот счет своя теория.
– Какая?
– Какая теория может быть у книжного червя? Книжная,
конечно. Я уж и подзабыл, в чем она заключалась. Но что-то вроде того, что без
подлючей книжки не обошлось. Книга, вот что сбило его с толку. Книги, как и
женщины, слишком много обещают, говорил Франсис. И почти всегда обманывают, а
некоторые, особо впечатлительные натуры, не могут этого пережить.
– Да ладно, мсье Дютронк. Книги-то здесь причем?
– Вот и я всегда так думал, Дидье. Потому и считал
Франсиса странным типом. Когда Тьери Франсуа прижали к стенке и отправили в
каталажку, дожидаться виселицы, Франсис не вылезал из этого чертова книжного,
все что-то искал там.
– Нашел?
– Не знаю. Даже если Франсис что-то там и нашел, со
мной он не посчитал нужным поделиться. Только думаю, что ничего он там не
обнаружил. Иначе не к змеям бы отправился.
– А к кому?
– Почем же мне знать? А и знал бы – не сказал…
– Он допрашивал Тьери?
– Допрашивал его я, Франсису Тьери был не по зубам. Но
парой слов они все оке перекинулись. Правда, смысла их я так и не понял.
Говорили они не на французском.
– А на каком?
– Не знаю, малыш. И нельзя сказать, что Тьери стал
после этого колоться, как гнилой орех. Раскололся он позже, много позже… Да-а…
Каких только недоносков не встретишь при нашей-то работе.
– Да, мсье Дютронк. Каких только не встретишь… Кстати,
смерть Линн Нугаро тоже была не совсем обычной…
– Я теперь в отставке, Дидье. И не хочу ничего знать о
смертях. Не так уж много мне осталось на этом свете. Я теперь лимоны выращиваю.
