– Войдите, – разом приободрившись, восклицает
Бланшар.
Судя по всему, чье-то робкое присутствие за дверью вовсе не
является для него неожиданностью. Но вполне может стать неприятным сюрпризом
для меня. Несколько секунд я гадаю, кто бы мог так порадовать коротышку одним
только постукиванием. Широкоскулая официантка отпадает сразу, затащить ее в
Russie так же нереально, как затащить в постель или на Луну. Остаются только
свидетели – из тех, что видели, как я убивал Мари-Кристин, а до этого
подсаживал ее в джип, а до этого доставал ее телефонными звонками, а до этого –
скитался по fashion-пати в платьишке «принцесса»… Да мало ли каких собак можно
навесить на ненавистного сытенького парфюмера, который даже задницу вытирает
только что напечатанными евро.
Но тебе не удастся взять меня за жабры, Бланшар. По одной
простой, но довольно существенной причине.
Я невиновен.
Кажется, я произношу это вслух, вот только «я невиновен»
тонет в шуме открываемой двери.
– Входите же, Сонья! – еще раз с нажимом
произносит Бланшар, делая ударение на последнем слоге имени.
«Сонья». Очень по-французски.
Конечно, это не Соня Рикель
[10]
, хотя я
предпочел бы увидеть именно ее. Обожаю ее фирменные свитера с необработанным краем
и швами наружу, один из таких свитеров и сейчас на мне. Конечно, это не Соня
Рикель, и даже не супруги Грековы, и даже не Ирма Новак, если коротышка ничего
не напутал с именем. На джокер в рукаве девушка тоже не похожа, и уж точно я
никогда не видел ее. Разве что…
Разве что она слегка напоминает Лилу, погибшую много лет
назад. Лилу, от которой так несло гибискусом за несколько часов до смерти.
Сходство не шокирующее, кровь в жилах от него не стынет, но раскосые глаза и
прямые, спадающие на плечи волосы цвета воронова крыла, заставляют меня
вспомнить события семилетней давности.
Уже тогда все было предопределено. Уже тогда.
Скорее всего, таинственная «Сонья» – кореянка, но и без
чужеродных примесей не обошлось: черты лица крупнее, чем обычно бывает у азиаток;
линия рта несколько мягче и по-русски небрежна. Скулы же, наоборот, –
жестче. Да и ростом она повыше, чем соплеменники, выращивающие лук где-нибудь
на Дальнем Востоке, – метр семьдесят или около того…
– Здравствуйте, Дидье. Извините, я опоздала, – с улыбкой
произносит «Сонья» на вполне сносном французском.
– Ничего, – Бланшар поразительно
великодушен. – Знакомьтесь, мсье Кутарба. Это – Сонья, мой переводчик.
В исполнении коротышки это звучит примерно как «моя
наложница».
– Софья Горская, – кореянка вносит последние
коррективы в ритуал знакомства.
– Очень приятно, – я отрываю зад от стула и
наскоро пытаюсь изобразить что-то, отдаленно напоминающее полупоклон. – А
я – Гай Кутарба.
– Я знаю…
Еще бы тебе не знать, сладкая моя!.. Наверняка подбираешь
объедки светских новостей в киосках у метро. Тестируешь любовников по рецептам
от «Vogue», готовишь фруктовые маски по рецептам от «Elle» и устраиваешь дни
раздельного питания по рецептам от «Cosmopolitan». И стоит тебе перевернуть
страницу с рецептами – как ты тут же наткнешься на меня. И на мои потонувшие в
ленивой лжи рассуждения о цветочном очаровании, фруктовой провокации и
древесно-амбровой истоме на атласных простынях.
– Я знаю… – чудо-кореянка даже не пытается взглянуть на
меня.
Должно быть, ей слепят глаза мой черный свитер, мои
забранные в хвост волосы и задумчивая серьга, болтающаяся в ухе. Смятение
«Сонья» не остается незамеченным – малыш Дидье хмурит брови и поигрывает
челюстями: подобная реакция вовсе не входила в его планы.
– Мы закончили, Сонья, – блеет коротышка.
– Простите еще раз за опоздание…
– Ничего. Мсье Кутарба проявил недюжинные познания во
французском.
Франция – моя вторая родина, – тут же морожу я пошлость
в стиле «Vogue», «Elle» и «Cosmopolitan». – A вы были во Франции, Соня?..
– Мы закончили, – рявкает Бланшар. – Вы
свободны, мсье Кутарба.
– Свободен?..
После всех обвинений – как высказанных, так и невысказанных
– я был готов покинуть казенную комнатушку по меньшей мере в кандалах. А тут на
тебе – «свободен»!..
– Мне нужно что-то подписать?
– Это была ознакомительная беседа, – Бланшар полон
решимости выгнать меня пинками, странная метаморфоза. – К тому же вы уже
давали показания. Если вскроются новые обстоятельства дела – вас пригласят.
– Буду ждать с нетерпением. – Кореянка нисколько
не тронула меня, но, судя по всему, расшатала нравственные устои Бланшара. Так
почему бы не оторваться напоследок?
– Это может случиться даже раньше, чем вы
думаете, – коротышка все же решил показать зубы. – И я прошу вас не
покидать город, пока идет следствие.
– Я под подпиской о невыезде?
– Нет, – ничего кроме сожаления по этому
прискорбному поводу в голосе Бланшара не прочитывается. – Это моя личная
просьба.
– Даже не знаю… В любом случае вы всегда можете найти
меня по этим телефонам…
Я вытаскиваю из заднего кармана джинсов визитку, но
протягиваю ее не коротышке, который надоел мне хуже горькой редьки, а его
экзотической переводчице. Рука кореянки слегка подрагивает, а на лице застыло
выражение почтительности, граничащей с религиозным экстазом. Восточные штучки,
впрочем, довольно искренние. Меньше нужно читать журналы, сладкая моя…
PARIS LOUNGE: MOTHERLESS CHILD
[11]– …Ули? Ули Хубахер?
– Точно.
– Меня зовут Дидье Бланшар. Инспектор Бланшар. Вот мое
удостоверение… Мне сказали, что вас всегда можно найти в этом баре.
– В других тоже можно, но в этом – чаще всего. Хотите
выпить, инспектор?
– Нет.
– А я выпью. Если вы по поводу Азиза, то больше, чем
сказал, я уже не скажу. Нет… Скажу. Вы меня заколебали, вы все. Вся ваша свора.
– Меня интересуют совсем другие фигуры из «Сават и
Мустаки». Совсем.
– Я больше не работаю в «Сават и Мустаки».
– Я знаю.
– Не хочу иметь ничего общего с этим клоповником.
– Меня интересует Ги Кутарба. Что вы можете о нем
сказать?
– Ничего. Хотите выпить?
– Вы ведь достаточно долго работали вместе… Три года,
не так ли?
– Три с половиной.
