– А до этого?
– До этого – не чесались. Говорю же вам, Ги был мне
даже симпатичен.
– Тогда с чего бы вам было устраивать разборки? Ведь Ги
Кутарба к секс-меньшинствам никогда не принадлежал…
– Ги – странный парень. Никто о нем ничего не знал. То
есть знали, конечно, что он потрахивает мадам Сават, ходили такие мутные
разговоры… Но они оборвались как-то в одночасье.
– Почему?
– Откуда же мне знать – почему? Перестал потрахивать –
вот и разговоры прекратились.
– И он больше ни с кем не встречался? После мадам
Сават?
– Это вы у него спросите.
– Он был с кем-нибудь близок?
– Не со мной – точно.
– А с кем?
– Знаю только, что в него была влюблена Николь. Никель
Оффрей.
– Секретарша мадам?
– Да.
– У них намечался роман?
– Не было никакого романа. То есть Николь по Красавчику
с ума сходила, но на него это никакого впечатления не произвело.
– Так уж и никакого?
– Ну это как если бы по вас курица с ума сходила. Или
кусок ветчины. Стали бы вы по этому поводу заморачиваться?.. Вот и он не стал.
– Печально…
– Вы о чем?
– О мадемуазель Оффрей. Бедная девушка.
– Вы бы слышали, как она рыдала…
– А вы слышали?
– Я ей собственноручно сопли вытирал. Чего только не
наслушался…
– Чего?
– Она как-то рассказала мне… Когда была особенно не в
духе… Об одном разговоре, который слышала из-за двери. Между Ги и мадам.
– Что же это был за разговор?
– Самого разговора Николь не слышала, я так понял.
А вот то, как отреагировала мадам, Николь очень даже хорошо
запомнила. Что-то такое она ему крикнула… Что-то вроде «Ты страшный человек,
Ги. Если я расскажу об этом полиции – тебе конец». За достоверность я, конечно,
не ручаюсь. Да вы сами поговорите с Николь…
– Это произошло уже после смерти Азиза Мустаки?
– Через полгода… Наверное, через полгода, хотя для меня
это уже не имело никакого значения. Я любил Азиза. Я и с Ги завелся только
потому, что он стал вокруг нас круги наматывать.
– Вокруг вас?
– Вокруг Азиза. Это началось примерно за неделю до его
смерти… Да. За неделю. Ги с Азизом недолюбливали друг друга…
– Недолюбливали?
– Во всяком случае, старались друг друга не замечать.
Так уж изначально повелось. Ги вертелся вокруг мадам, мужчины его не
интересовали. А он не интересовал Азиза, мастью не вышел. Мадам всюду
пропихивала своего щенка, Азизу это не нравилось, но что он мог поделать… Коллекций
он давно не создавал, все лежало на плечах мадам…
– Так что же случилось в ту самую неделю?
– Закажите мне еще виски…
– Конечно.
– Про него все говорят гадости. Всегда говорили и
??ейчас говорят. Сейчас, когда он умер, так ужасно умер. Я думал, что хотя бы
смерть его защитит, но разве от смерти этого дождешься? Она такая же шлюха, как
и Рики-морячок. Такая же дешевка. Азиз умер – и как будто снова стал
шестипалым… Вы понимаете, о чем я, инспектор?
– Да.
– Вы хороший парень.
– Вернемся к декабрю…
– Меньше всего мне хотелось бы туда вернуться… Так вот
– Ги. Я впервые заметил его в кино. Он сидел позади нас с Азизом.
– Что же в этом удивительного?
– Вы понимаете… Это совершенно специфический кинотеатр…
Эротические фильмы, двадцать четыре часа в сутки. Десять сеансов, из десяти
Азиз всегда выбирал один и тот же, в семнадцать тридцать.
– Значит, глава модного дома среди бела дня посещал
порнокиношки? Лихо.
– … я увидел Ги случайно. Выходил отлить, а когда вернулся
– некоторое время стоял в проходе. Чтобы глаза привыкли к темноте. Тут-то я на
него и наткнулся. Он сидел через ряд, и не прямо за нами, а наискосок.
– Ну и что? Мало ли с кем можно столкнуться в
кинотеатре? Я вот однажды сидел в одном ряду с Ивом Монтаном и Симоной Синьоре.
И ничего, слопал это. Сожрал, как миленький, даже автограф у них попросил,
когда сеанс закончился.
– Вы не понимаете, инспектор. Это ведь была не просто…
эротика. Это была гей-эротика. Спрашивается, зачем парню, который трахает
женщин, пялиться на мужские задницы? И не только на задницы…
– Незачем. Вы правы.
– Но это еще не все. На экран Ги не смотрел вовсе. Он
смотрел на Азиза. Просто глаз с него не спускал. Тогда-то мне и захотелось
врезать ему в первый раз.
– А во второй?
– Тем же вечером. Только позже. Мы ужинали в «Мираме».
Это ресторанчик в Латинском квартале. Китайская кухня и все такое. Он и там нас
достал.
– В каком смысле?
Стоял на тротуаре в этой своей мотоциклетной куртке с
поднятым воротником… с мотоциклетным шлемом…
– Просто стоял?
– Азиз сидел спиной к улице и не мог видеть Ги. Ноя-то
видел, я хорошо разглядел его лицо. Никогда его не забуду.
– Что же вас так поразило?
– Я точно знаю, что он хотел сделать там, у витрины,
Ги. Я знал это и тогда. Разбить стекло. Вот чего ему хотелось больше всего –
разбить стекло. Расхерачить его к чертовой матери. Я еще подумал – сейчас он
запустит в стекло шлемом…
– А если бы шлема не было?
– Не знаю. Он нашел бы камень.
– А если бы и камня не оказалось?
– Он прошел бы сквозь витрину.
– Он прошел?
– Нет.
– Почему? Что его остановило?
– Не знаю. Меня когда-то остановил шрам. Шрам в виде
креста…
– Я помню.
Не мальтийского, это был просто прикол, не больше. И никаких
тайн в нем не ночевало, ну как если бы я встретил Азиза где-нибудь в метро в
июне, в самое пекло, в рубашке с короткими рукавами. И сошел бы на следующей
станции. Второй шрам, тот, что под грудью, – совсем другое дело. Чтобы
увидеть его, чтобы до него добраться, нужно было рассказать Азизу о Душане. И о
кошке. И о Кельне, я там родился. И о том, что у мамы был рак костей, и ей
отняли ступни, а потом отнимали еще по десять сантиметров каждый год. Отнимали
и отнимали и дошли бы до самых бедер, если бы она не выпила две упаковки
снотворного… И даже о Рики-морячке стоило рассказать, о том, что он красит
волосы в белый цвет.
– И как быстро вы до него добрались? До второго шрама?
