– Про мать я соврал. Все у нее было в порядке, она и
сейчас жива-здорова.
– Да? А жаль. Жаль, что соврали. История с мамой
особенно меня тронула.
– Вот и Азиз купился. Очень похоже на правду, да?
– Очень.
– Эту историю я взял напрокат у Рики-морячка. У него
много таких историй в запасе. Я хотел понравиться Азизу. Хотел добраться до его
шрама. Того, который случайно не увидишь…
– И что же с вами произошло, когда вы его увидели?
– Это произошло раньше, чем я его увидел. Я влюбился.
Он был добр ко мне, и я влюбился. Остаться с ним – единственное, о чем я
мечтал. Остаться с ним, раз уж Кларк Гейбл умер, а Душан так и не дал о себе знать.
– Про кошку – тоже вранье?
– Нет.
– А про Ги?
– Нет… Мне так хотелось влезть в Азиза, если бы я влез,
если бы я точно знал, что выкурить меня можно будет, только если пустишь ему
кровь, – я бы успокоился. Я думал, что это говно-вопрос – влезть. И только
шрам привел меня в чувство. Я опоздал, вот в чем была главная фишка. Я опоздал.
Дверца захлопнулась. Та самая, через которую все они просачивались. Все эти
подонки. Спали и видели, как бы стрясти с него побольше башлей. Один я
по-настоящему его любил. Один я. Но дверца захлопнулась и заросла шрамом. Я
опоздал…
Н-да… Ты, парень, наверное не в себе. Лепишь горбатого по
обкурке. Мне бы сразу сообразить… А если тебя интересует происхождение шрама,
который ты тут так подробно живописал, то могу тебе сказать, откуда он взялся.
Азиз Мустаки заработал его в двадцать три года. Он тогда жил в Марселе с одним
ненормальным воякой из Иностранного легиона. Легионер как-то застукал Азиза в
постели с любовником и поставил на перо. Вот и вся хренова романтика.
– Откуда вы знаете?
– На смерть и вправду нельзя положиться, тут ты прав,
парень. Тем более на такую – в сопровождении экспертов и полицейских мигалок.
Она сдает все, что только можно сдать… Так что случилось тем вечером в
ресторане?
– Ги стоял у витрины…
– Это я уже слышал. Он хотел высадить стекло и не
высадил. Что он сделал потом?
– Ушел.
– Вот так взял и ушел?
– Не сразу. Но тогда я уже сообразил, почему он ушел.
Этот гад ушел, потому что понял: он заявился слишком рано.
– А ты не перемудрил, а?..
– Что же тут мудреного? Я опоздал. Л у него еще была
куча времени в запасе. Сначала Ги волновался, ему тоже казалось, что он
опоздал. Как и я…
– Не морочь мне голову, парень.
– Вы же сами просили рассказать… Я могу и заткнуться…
– Хорошо. Продолжай.
Он выглядел влюбленным – Ги. И в лице у него было что-то
змеиное. Влюбленные – как змеи, как удавы, только и ждут удобного момента,
чтобы обвиться кольцами. Вот он и примеривался – как бы половчее обвиться.
Точно – примеривался. Азиз сидел к нему спиной и не видел всего этого, бедняга.
– Что было потом?
– Когда мы вышли – Ги и след простыл. Я не стал
рассказывать Азизу ни про кинотеатр, ни про то, как Красавчик пасся у кабака.
Постарался выбросить всю эту хрень из головы. Я ревновал.
– И ко всем другим – тоже?
– Нет. Другие не смотрели на него так, и Азиз всегда
возвращался ко мне…
– Я уже это уяснил, господи ты боже мой!
– Потом я увидел мотоцикл Ги. Серебристая «Хонда». Он
ехал за нами. Пристроился в хвост на Сент-Северин и больше уже не отставал.
– Вы поехали на улицу Лафитт?
– Да. Азиз всегда отвозил меня домой.
– Он остался у тебя?
– Нет. Не в тот раз. Сказал, что у него дела. Он даже
не поднялся.
– А Ги?
– Угадайте с двух раз, инспектор. Его пакостная «Хонда»
ломанулась за машиной Азиза. Это меня взбесило, вы должны понять…
– И что же ты сделал?
– Поймал тачку. На это ушло минут десять, так что из
виду я их потерял. И голову я потерял тоже. Начал названивать Азизу на сотовый
– дохлый номер. Иногда Азиз умел прикинуться самой настоящей скотиной.
– Я сейчас расплачусь.
– Лучше купите мне еще пойла. Сегодня я на мели.
– Сдается мне, ты уже давно на мели.
А какая разница?.. В ту ночь я поехал к Рики. Меньше всего
мне хотелось видеть Рики, но деваться было некуда. Просидел у него дня четыре
или пять, не помню точно. Я бы и дольше просидел, только уж больно от него
смердило, от Рики-морячка. Потом вернулся к себе и прослушал пустой
автоответчик. Эта скотина так и не объявилась. Если бы я знал, чем все
закончится…
– И ты больше не виделся с Мустаки? До его смерти?
– Почему? Виделся. И нес ним одним. В том самом кабаке,
где мы обычно ужинали.
– В «Мираме»?
– Точно. У вас хорошая память. Они сидели за тем же
столиком.
– Ги и мсье Мустаки?
– Была еще мадам. Вот уж кого я не ожидал встретить,
так это мадам.
– Может, это была деловая встреча?
– В «Мираме»? Все свои дела Азиз обсуждал в «Арпеж», а
он был человеком привычки. И потом, к чему бы им трещать о делах в присутствии
любовника мадам? А Ги имел тогда официальный статус любовника, об этом все
знали.
– Но ведь к тому времени Ги Кутарба уже запустил свою
парфюмерную линию… Стал третьим человеком в фирме.
– А-а… Вы об этом? Я же говорю – странный тип, этот Ги.
Несколько лет тусовался на подиуме, о нем и вспоминали только тогда, когда
хотели уесть мадам, и вдруг бац – парфюмер.
– Тебе это кажется подозрительным?
– Просто странным. И странным было то, что он так
вцепился в Азиза.
– А мадам Сават не могла его шантажировать? И
пристегнуть к этому мероприятию Ги?
– Шантажировать? С чего бы это?
– Мало ли причин для шантажа…
– Знаете, что я вам скажу, инспектор. Причин для
шантажа всегда гораздо меньше, чем кажется. И уж тем более в модельном бизнесе.
А Азиз занимался только этим. Идей он не воровал, ничего не присваивал,
коллекции мадам оставались коллекциями мадам, ему было до лампочки.
– Дела у «Сават и Мустаки» в то время шли неважно.
– Если они и шли неважно, то Азиз меньше всего был в
этом виноват. Это же мода, инспектор, все в ней быстро меняется. Появляются
новые дома, исчезают старые. Вещь закономерная, как триппер у Рики-морячка.
– «Сават и Кутарба» звучит ничуть не хуже, чем «Сават и
Мустаки», ты не находишь?
– Слушайте, инспектор, о чем мы тут вообще распинаемся?
Азиза год как нет в живых. А фирма своего названия не изменила. Это человеку
можно отсечь голову, а имени башку не отсечешь. Имя всегда остается, так-то.
