– Но после гибели Мустаки положение исправилось, не так
ли? Акции «Сават и Мустаки» резко поперли в гору…
– Мадам. Мадам выжала из его смерти все, что могла. Из смерти
можно выдоить гораздо больше, чем из жизни. Если иметь клепку в голове.
– Но ведь и ты не растерялся, Ули. Ты тоже пристроился
к вымени.
– Вот черт… Зовите меня Ретом. Вы имеете в виду эту
книжонку? Вы и ее откопали?
– «Цвет индиго». 187 страниц. Цена три с половиной
евро.
– Название придумал Рики-морячок.
– Постельные откровения об Азизе Мустаки. Редкостная
похабщина.
– Я любил Азиза.
– Да. И теперь я даже знаю – как.
– Меня турнули из фирмы, в моих услугах больше никто не
нуждался.
– Убийственный аргумент. Лучше бы ты написал о той
своей кельнской кошке.
– Я хотел. Но Рики сказал – людям не нравится, когда
убивают кошек. Людям нравится, когда убивают людей. Это – самое интересное, что
может с ними случиться.
– Мудрый человек – Энрике Пинеро. Я его недооценил.
– Хоть кто-то его недооценил. Обычно Рики
переплачивают. А книжка все равно не пошла. Так что я остался при своих.
– В своем опусе ты упомянул обо всех. Даже о Кларке
Гейбле. И только о Ги ни слова не нацарапал. Почему?
– Не захотел.
– Не захотел – и все?
– И все.
– Ясно.
– Нет, вам не ясно. В тот вечер, когда я увидел их
троих в «Мираме»… Азиз и мадам о чем-то трындели, довольно живенько. А Ги
молчал. Сидел по правую руку от мадам и молчал. Ни одного слова не вставил,
хотя я довольно долго за ними наблюдал.
– Ты не подошел к ним?
– Нет. Мне показалось, что Азизу не понравится, если я
подойду.
– И они тебя не заметили?
– Нет.
– И что было дальше?
Сначала я смотрел на мадам и Азиза. Не на этого же подонка
пялиться. Тем более что физиономия у него была такая же, как и тогда, когда он
стоял за витриной в мотоциклетной куртке. Мне и одного раза хватило. Я уже
говорил вам – если бы можно было влезть в Азиза, он бы в него влез. В точности,
как я. Но было и другое.
– Что?
– Если бы можно было сожрать его – он бы сожрал. Как те
креветки, что перед ними стояли.
– Ну у тебя и воображение, парень!
– Это еще не все, инспектор. Мне было хреново, за пять
дней Азиз мне ни разу не позвонил, и это смахивало на отставку. Мне было так
хреново, что я отправился в сортир, забить косяк. Не скажу, что после косяка
особенно полегчало, но я решил не устраивать дерьмовых сцен. Сцен Азиз не
любил. Так вот, где-то минут через пятнадцать в сортир вползла эта змея.
– Ги?
– Точно. Он пустил воду в раковине – видно для того,
чтобы сполоснуть рожу. А когда он ее сполоснул и уставился на себя в зеркало…
Это был не совсем он.
– То есть?
– Я не знаю, как это объяснить… Ги ведь брюнет, правда?
Но мне почему-то он показался блондином. Точно, у него были белые волосы…
– А Кларком Гейблом он тебе не показался?
– Задницей чуял – не нужно было об этом говорить…
– Отчего? Валяй, рассказывай.
– Белые волосы. Не крашеные, как у Рики-морячка.
Натуральные белые волосы. И подбородок стал резче. И глаза изменились. Это
длилось недолго, каких-нибудь несколько секунд…
– А потом?
– Я помню, о чем подумал тогда. Если бы Азиз сох по
баклажанам – то на месте башки у Ги красовался бы баклажан. Только Рики-морячок
так умеет – быть таким, каким его хотят. Только Рики-морячок…
– И каким же?
– Мускулистой задницей. Художественно выполненной
дыркой. Ничего другого от него не требуется… Я дал Ги в пятак, прямо там, он
даже воду не успел закрыть. Ну и Ги мне тоже навесил… Та еще была сцена. Я
сразу же свалил из «Мирама» – не очень-то мне хотелось, чтобы Азиз видел меня в
такой плачевной ситуевине. Отправился к Рики-морячку зализывать раны. А через
два дня узнал, что Азиза больше нет…
– И ты не рассказал следствию об этой стычке в сортире?
Не рассказал о Ги?
– Чтобы меня посчитали ненормальным педиком? Нет уж,
увольте. Вы ведь тоже считаете меня ненормальным.
– Глупо, конечно, советовать тебе отказаться от дури…
– Да уж, не самая хорошая идея. Не самая хорошая идея
вылить на себя полфлакона «Minoritaire».
– Не понял?
– Вы ведь этим одеколоном пользуетесь? Даже вы… Даже вы
попались на крючок Ги. Меня от всего этого тошнит. А знаете, кто еще без ума от
этого запаха?
– Кто?
– Рики-морячок…
Мирт
…Квартира тоже досталась мне от Грековых.
За вполне сносную цену в пятьсот долларов я имею два уровня,
два сортира, деревянную лестницу и шикарный вид на Залив с шестнадцатого этажа.
Никакой мебели, кроме дивана, в квартире нет, но это мало заботит меня. Я не
собираюсь оставаться здесь надолго.
Так, во всяком случае, я думал до сегодняшнего дня.
Теперь что-то неуловимо изменилось. И виной тому вовсе не
Бланшар, и даже не Мари-Кристин – за две недели я худо-бедно примирился с ее
смертью, хотя так до конца и не поверил в нее. Виной тому – сама чертова
квартира, вступившая в сговор с парижским коротышкой. Поначалу полное
отсутствие каких-либо вещей приводило меня в восторг, я разорился лишь на
телевизор с видео (чтобы в тысячный раз убедиться в своей рабской зависимости
от «Диллинджера») и на стереосистему (чтобы хоть в музыке почувствовать себя свободным).
Пустая съемная берлога резко отличается от моих апартаментов
в Париже – хотя бы потому, что Анук никогда не была здесь. Ночные кошмары – эти
верные псы Анук, которые так любят вылизывать миски за мой счет, – тоже не
появлялись. Каждый раз, когда они на какое-то время оставляют меня, мне
кажется, что они подохли, околели, перегрызли друг друга – и больше никогда не
вернутся.
Но они возвращаются.
И тогда самая большая иллюзия моей жизни – иллюзия
невозвращения кошмаров – рассыпается во прах. Впрочем, я готов примириться и с
кошмарами, лишь бы Анук появлялась в моей жизни. Хоть изредка. Каждый раз,
когда она на какое-то время оставляет меня, мне кажется, что она вышла замуж,
обзавелась туфлями на шпильках, наплодила сиамских близнецов – и больше никогда
не вернется.
Но она возвращается.
И тогда самый главный страх моей жизни – страх потерять Анук
– рассыпается во прах. Но ненадолго – с Анук ни в чем нельзя быть уверенным.
