Им-то и оказался Ронни Бэрд.
Я не сразу узнал его, хотя и видел на нескольких
презентациях его павлиньих выставок: Мари-Кристин, души не чаявшая в Ронни,
таскала меня туда с завидным постоянством. Адская смесь клюшки для игры в гольф
и квелого электронного тамагочи, владельца гарема и евнуха при нем – вот кем
был Ронни Бэрд. Его приход сразу же сделал бессмысленным не только
существование букинистического магазинчика Бабетты, но и само изобретение
книгопечатания. А тисненные демократичной позолотой Сартр, Миллер и Гертруда
Стайн тотчас же пали ниц перед логотипом «Versace» на каблуках павлина.
Золото на логотипе было самым настоящим.
В отличие от самого Ронни – насквозь фальшивого крашеного
блондина с бегающими глазками вуайериста-надомника.
– Книга? – надменным голосом произнес павлин.
– Конечно-конечно, – засуетилась Бабетта, тотчас
же упавшая в моих глазах до нуля. Должно быть, Фриш и Дюрренматт не шли ни в
какое сравнение с логотипом «Versace» на каблуках.
Чтобы не видеть позорного акта капитуляции и осквернения
священных гробниц, я отвернулся.
– Завернуть вам ее? – откровенное пресмыкательство
до этого вполне независимой Бабетты добило меня окончательно.
– Как вам будет угодно.
Пожелай только Ронни Бэрд – и Бабетта упаковала бы «Ars
Moriendi» во что угодно: в раритетные плакаты Тулуз-Лотрека, в штандарты Карла
Двенадцатого, в шлейф воспоминаний о шестьдесят восьмом, даже в свою
собственную юбку. Но такую жертву павлин вряд ли бы оценил, и Бабетте пришлось
довольствоваться самой обычной папиросной бумагой.
– Вы не оставите свой автограф, мсье? –
заискивающим контральто пропела Бабетта.
– Автограф?
– Ну да… У нас уже есть автографы Кении Дорхэма, Энди
Уорхолла, Майкла Фрэнкса и Аманды Лир – теперь хотелось бы получить и ваш…
«Что за бригада? Попечители твоей книготорговой богадельни?»
– именно это было написано на лице Ронни, но на автограф он все-таки
согласился. Спустя две минуты небрежные каракули (гибрид иероглифов и
вавилонской клинописи с закорючкой на конце) заняли свое место на стене позади
Бабетты. А еще спустя минуту мазила покинул магазинчик, унося с собой «Искусство
умирания».
«Искусство умирания», по праву принадлежащее мне.
Мне и Анук, моей девочке.
Интересно, каким образом здесь вообще оказался Ронни Бэрд?
До этого в своих многочисленных интервью он исповедовал полную свободу от
культурного наследия какой бы то ни было эпохи, резво откликался на прозвище
«анфан террибль», а из собственной дремучести соорудил умопомрачительную фишку.
Случайно забрести в крохотный, лишенный всякого промоушена букинистический он
не мог: случайно типы, подобные Ронни, появляются только на приеме в
Букингэмском дворце и на собственных похоронах. И почему он выбрал именно «Ars
Moriendi»? Или это тоже был не случайный выбор? Совсем не случайный, учитывая,
что Ронни отложил книгу, чтобы потом вернуться за ней. А если добавить к этому,
что накануне вечером я выудил из рюкзака Анук его визитку…
– Вы знаете, кто это? – голос Бабетты все еще
подрагивал от мимолетного соития с каракулями, начертанными лапой павлина.
– Понятия не имею.
– Это же Ронни Бэрд. Художник, очень знаменитый. Весь Париж
о нем говорит. Его последняя выставка – настоящий культурный шок.
– Вы пали жертвой?
– Я была на ней два раза. И знаете… Он очень похож на
моего парня…
Час от часу не легче. С другой стороны, послужной список
Бабетты может занять не один блокнот имени Франсуазы Саган, даже если исключить
из него Фриша и Дюрренматта.
– Того, который не успел стать известным писателем?
– Нет, другого. Который не успел стать известным
джазменом.
– Он тоже трагически погиб?
– Нет, – Бабетта хихикнула, обнажив хорошо
подогнанный каркас зубов. – То есть в каком-то смысле он действительно
трагически погиб. Для меня и для джаза. Теперь он министр сельского хозяйства.
Какая гадость…
Оставаться в магазинчике больше не имело смысла, и я
засобирался. Мои телодвижения не остались незамеченными для Бабетты, и она
сразу погрустнела.
– Уже уходите?
– Пожалуй…
– Так как насчет «Магической книги папы Гонориуса»?
Очень редкое издание. И стоит неправдоподобно дешево, учитывая ее превосходное состояние
и несомненную ценность для коллекционеров…
– В другой раз. В другой раз я непременно ее куплю. А
как у вас появилась эта книга?
– Папа Гонориус?
– Да нет же… «Ars Moriendi». Искусство умирания.
Даром что на мне не было узких солнцезащитных очков – этого
пропуска в ее расклешенную и затянутую широким поясом молодость; Бабетте
хотелось удержать меня – хотя бы еще на несколько минут. Уплывший с Ронни
Бэрдом «Ars Moriendi» – чем не предлог?
– О, это долгая история… Вы ведь торопитесь?
– Ничего, несколько минут у меня есть.
– Боюсь, что нескольких минут не хватит… Но мы бы могли
посидеть где-нибудь за чашкой кофе. Поболтать…
Пару секунд я переваривал услышанное. Похоже, увядший
букинистический лютик решил назначить мне свидание. Странная фантазия, учитывая
преклонный возраст Бабетты. Даже мое гипотетическое сходство с ее покойным
бой-френдом этого не извиняет. Но ради «Ars Moriendi» я готов был встретиться с
кем угодно.
– Обычно я закрываю магазин в шесть. – В самый
последний момент Бабетта испугалась сама себя, должно быть, увидела собственное
отражение в моих расширившихся зрачках. – И вы всегда можете найти меня
здесь. Кроме воскресений, разумеется.
– Я обязательно загляну.
– Вы очень милый молодой человек. Милый и
впечатлительный. Мне кажется, вы должны писать тонкие вещи. Работаете над
романом, признавайтесь?
– Как вы угадали?
– О, я знаю толк в пишущих мальчиках. Они всегда
сочиняют романы, даже если эти романы состоят из двух страниц. У вас странный
акцент. Откуда вы?.. Подождите, я попробую угадать. Грек? Югослав? Испанец?..
Если Бабетту не остановить, она поднимет на ноги и без того
неспокойный юг Европы.
– Вы почти угадали. Я из Страны Басков, – черт его
знает, почему я сказал именно это.
– Я не могла ошибиться. Мой парень тоже был испанцем.
Он бежал от Франко в шестьдесят пятом, – Бабетта осеклась и прикрыла рот
ладонью. – О, боже… Никаких дат, в моем возрасте даты удручают, а вы такой
молодой… И… вы так и не сказали, как вас зовут.
– Не сказал? Кристобаль.
Никакого другого испанского имени мне в голову не пришло,
только оно и вертелось на языке. Кристобаль Баленсьяга, никак иначе, великий
модельер и философ моды, один из кумиров Мари-Кристин; она умела запудрить мне
мозги своими кумирами, Мари-Кристин.
