Николь мне не поможет.
Улица тоже не поможет мне помочь, я даже не знаю, куда идти
сейчас – влево или вправо. Самым разумным было бы отправиться домой и
хорошенько выспаться, вот только куда идти сейчас – влево или вправо?.. Тротуар
слева от меня усыпан вишневыми косточками, тротуар справа усеян косточками от маслин,
все это мало напоминает Париж, который я знаю, единственное, что я знаю
точно, – этой улице нельзя доверять. На этой улице нельзя расслабляться.
Но для начала нужно попытаться хотя бы выбраться из нее,
влево или вправо?..
Пока я раздумываю, левый край улицы (его граница выложена
вишневыми косточками) резко уходит вниз, а потом снова задирается вверх. Теперь
он устремлен к неожиданно открывшемуся горизонту под углом в сорок пять
градусов, а в просвете между домами видно широкое устье реки. Нельзя сказать,
что ландшафт так уж незнаком мне, я уже видел его однажды – Лиссабон или
Lisboa, как предпочитает называть свою столицу фотограф Гаэтано Брага; вот
только каким образом в самом центре Парижа могли оказаться лиссабонские холмы?..
Холмы и вишневые косточки, вот и все мои воспоминания о Лиссабоне, о Lisboa;
вишни, плавающие на дне бутылок с жиньей, с ginja-ликером, он единственный
развязал язык Мари-Кристин, он единственный заставил ее произнести «Я люблю
тебя». Под ногами Мари-Кристин хрустели вишневые косточки, мы пили жинью прямо
из горла у маленького кафе «Ginginha-Rubi», ни до ни после Lisboa она не
говорила мне «Я люблю тебя», идти влево – все равно что блуждать в узких
коридорах памяти, нужно быть честным хотя бы с собой – мне никогда не нужна
была любовь Мари-Кристин.
Любовь Анук – вот в чем я по-настоящему нуждаюсь.
Я слишком занят своими мыслями и потому замечаю похожий на
трамвайчик фуникулер в самый последний момент. Его я тоже видел в Lisboa. В
Lisboa, a никак не в Париже, я помню даже невысокую калитку вместо дверей,
высший шик – запрыгнуть в фуникулер на ходу, не придерживая шляпы (лиссабонская
шляпа – рассеянный подарок Мари-Кристин – была благополучно забыта мною в
гостиничном номере). Я не собираюсь прыгать в фуникулер, его не должно быть
здесь вообще, в конце концов, это Париж, а не Lisboa.
Я не собираюсь прыгать в фуникулер.
И – прыгаю.
Полуящерицы-полусаламандры заставляют меня сделать это.
Картина, которую я больше не надеялся увидеть, прижилась на боку вагончика, она
рекламирует какую-то выставку; разглядеть, какую именно, – не
представляется возможным, я уже внутри, на задней площадке. Шаг рискованный,
что, если я увижу здесь Мари-Кристин периода ее лиссабонского «Я люблю
тебя», – но ящерицы не оставляют мне другого выбора.
Мари-Кристин среди пассажиров нет, но не это удручает меня.
Анук.
Анук – она одна могла заставить Париж стать Lisboa, хотя бы
на время; 12:07 плюс-минус десять минут, плюс-минус целая вечность. Она одна
могла заставить Линн стать молодой, хотя бы на время. Она одна могла бросить
вишневые косточки мне под ноги, а устье реки – в самый конец улицы. Маленький
фуникулер с колесами, крутящимися в ритме босановы, маленький лиссабонский
фуникулер в центре Парижа – единственное место, где мы могли бы встретиться, но
я, как всегда, опаздываю на не назначенное свидание.
Проклятье, зачем тогда ящерицы на боку вагончика?..
Спустя несколько минут, когда фуникулер равняется с
очередным узким (и все еще незапятнанно-португальским) ущельем бокового
проулка, я вижу край вывески и наконец-то понимаю – зачем.
«LAMARTIN OPERA»
«Ламартин Опера», буквы отсвечивают на солнце, как спины
высунувшихся из воды касаток, само название тоже имеет отношение к касаткам,
хотя и весьма отдаленное. К тому же я уже где-то слышал его, и совсем недавно,
но не от Линн. «Ламартин Опера» странным образом монтируется и с американскими
ламантинами
[55]
и – почему-то – с цифрой двенадцать, ну да: «Я
живу в отеле „Ламартин Опера“. Номер двенадцать», карманная японка с Бато Муш,
конечно же.
Спрыгнув с фуникулера, я вспоминаю имя ее подруги – Омацу.
Омацу, легко вписывающаяся в ненавистный мне формат японских анимэ, для полного
сходства ей не хватает только коротенькой школьной юбки и галстука, отличная
униформа для cartoon-убийств. Я видел, как это происходит в японских мультяхах,
ну кто бы еще додумался до рисованных страшилок: наивные пистолеты, наивные
пальцы на спусковом крючке, наивные лужи крови – это и есть Омацу в
мультипликационной интерпретации. Она никогда не стала бы носить подслеповатые,
нелепо деформированные модели Реи Кавакубо
[56]
, вариант «Comme de
Garcons»
[57]
– не для нее.
Омацу – подруга О-Сими, карманной японки с Бато Муш, конечно
же.
О-Сими.
Она куда интереснее Омацу и вполне могла бы понравиться
Анук. Все еще стоя на углу, наискосок от входа в «Ламартин Опера», я
оглядываюсь на фуникулер – и не вижу его. Как не вижу устья реки в конце улицы
и спускающихся с холма домов, Париж недолго пробыл Лиссабоном, он снова принял
знакомые очертания, следовательно – «Ламартин Опера» и есть конечная цель. Я
могу найти здесь японку, но найду ли я Анук?..
«Ламартин Опера» оказывается самой обыкновенной дырой
эконом-класса: приглушенное освещение, пара кресел в холле, вытертый ковер и
написанный от руки плакат рядом с регистрационной стойкой: «La direction
previent que tous les objects de valeur doivent etre deposes au bureau de
reception»
[58]
, ненавижу подобные халупы с восьмиметровыми одноместными
номерами и отсутствием ванной.
Холл пуст.
Лишь за стойкой позевывает портье – молодой человек с
болезненно-бледным лицом и зачесанными назад темно-русыми волосами. В анемичной
физиономии парня есть что-то неуловимо отталкивающее, во всяком случае, отдать
ценн??е вещи ему на хранение я не рискнул бы ни при каких обстоятельствах. Легко
представить себе, чем занимаются подобные типы в свободное от регистрационной
стойки время: компьютерное мочилово первого уровня сложности, бесконечное пиво
и пейнтбол по выходным.
– Анук Кутарба. Мне нужна Анук Кутарба, – говорю я
парню, ни на что, впрочем, не надеясь.
Портье нехотя кивает и, не переставая зевать, лезет в
регистрационную книгу.
– Нет. Анук Кутарба у нас не останавливалась, –
изрекает он.
Сволочь.
Лицо парня освещает такая же бледная, как и его физиономия,
улыбка. Ах ты, сволочь! Ты, похоже, рад, что я не нашел ту, которую искал.
Подобную радость тебе может доставить лишь переход на второй уровень в
какой-нибудь навороченной стрелялке, снов ты тоже не видишь, никаких, даже
кошмары избегают тебя. Боятся, как черт ладана, сволочь.
