– Там останавливалась Гарбо.
– Гарбо?
– Грета Гарбо, великая актриса. Отец был без ума от
Джуди Гарланд, а маме всегда нравилась Гарбо.
– И поэтому она отправилась рожать в этот самый…
«Теплый воздух»?
– Нет, не поэтому. Она и не собиралась рожать, я сам
настоял.
– Как это – настояли?
– Родился семимесячным. Отель, где останавливалась
великая Грета, разве я мог такое пропустить?
– Действительно, не могли.
– Ладно, это просто шутка. Не насчет Греты, не насчет
отеля – насчет меня… Вы могли бы поджечь спичкой богомола?
– Какого богомола?
– Живого. Богомола или кузнечика – неважно… Ухватить за
лапки и поджечь.
– Не знаю. Вряд ли.
– А она могла.
– Кто?
– Грета Гарбо. Она могла годами одеваться в ближайшем к
дому магазине готового платья: только потому, что он – ближайший.
– Это делало ее великой?
– Это делало ее не такой, как все. Быть не таким, как
все, еще труднее, чем стать великим, разве нет?
– Никогда над этим не задумывался… Значит, вы поклонник
таланта Греты Гарбо, как и ваша почтенная мамаша?
– Можно сказать и так, хотя я не видел ни одного фильма
с ее участием.
– Здорово.
– Нет, на то, как она поджигает спичкой живого
кузнечика, я бы посмотрел.
– Я бы тоже… Значит, вы променяли девушку на работу.
– Мне нравится моя работа. И я дорожу этим местом. Если
бы я оставил его, я потерял бы и жилье.
– Жилье?
– Ну да. Я живу при «Ламартин Опера», очень удобно.
Никаких затрат на транспорт. И на многое другое тоже.
– На что, например?
– Ну, скажем, на путешествия. Сидишь себе за стойкой, а
какие-нибудь Филиппины… или Гонконг сами плывут тебе в руки. Некоторые
постояльцы останавливаются у нас не по одному разу. И тогда они специально
привозят маленькие сувениры для меня.
– Вы просите их об этом?
– Нет, конечно же, нет. Это их личная инициатива. Да и
сувениры недорогие. Пустячки, милые вещицы, таких полно в любой лавке при любом
вокзале… Ничего не стоит купить их перед посадкой, разве что пару минут потеряешь.
И пару монет. Да, вот еще что. Монеты.
– Монеты?
– У меня много монет. Все дарят мне монеты. Мелкие
монеты с рыбами, утконосами, галерами, буйволами, с астролябиями и английской
королевой… Иногда попадаются очень забавные экземпляры.
– И зачем вам монеты?
– Чтобы смотреть на них. Для чего же еще…
– Ясно. О-Сими Томомори тоже вам что-то презентовала?
– Хорошее отношение. Она была добра ко мне.
– В чем это выражалось?
– Мы болтали.
– Болтать – это по меньшей мере бегло разговаривать,
если я правильно понимаю. Ваш английский… и тем более японский… так хороши?
– Хотите проверить?
– Нет. Значит, она рассказывала вам о своем
возлюбленном. С чего бы это она так с вами откровенничала? С вами, ночным
портье?
– Ее мучила бессонница. Ее мучило чувство, а это даже хуже
бессонницы.
– Почему же оно ее мучило? Это было безответное
чувство?
– Безответно влюбленной она не выглядела. Нет, чувство
не было безответным, это-то и заставляло ее немного грустить.
– Странно.
– Ничего странного. Она была из тех, кто уже в самом начале
думает о конце. Ну, знаете, о том, что будешь делать, когда тебя бросят.
– И что она собиралась делать?
– Вы не поверите. Она собиралась купить себе сапоги на
шпильках. На высоченных шпильках, так она и сказала: «Куплю себе сапоги на
высоченных шпильках и все забуду».
– А что делаете вы, когда вас бросают?
– А вы?
– Напиваюсь. Но вообще-то я первый спросил.
– Я складываю монеты. Это довольно сложные построения,
уложить больше сорока монет еще ни разу не удалось. Но однажды получилась
пагода. Как раз в ту ночь, когда мадемуазель О-Сими впервые понадобилось
снотворное.
– И она увидела вашу пагоду?
– Она сразу поняла, что это – пагода. Вы бы наверняка
приняли сложенные монеты за что-нибудь другое.
– Почему? Я знаю, что такое пагода.
– Вы бы наверняка увидели бы что-нибудь другое – вот
что я хотел сказать…
– Может быть. Так что мадемуазель О-Сими рассказала вам
о своем возлюбленном?
– Немного. В основном она рассказывала о себе. И о том,
что чувствует к этому испанцу. Да, само чувство занимало ее гораздо больше…
– Вы сказали – испанцу?
О-Сими… Мадемуазель О-Сими была влюблена в испанца. Она даже
имя его называла. Сейчас… Кристобалъ. Да. Кристобаль.
– Имя действительно испанское.
– Вот видите. Он и был испанцем.
– Он когда-нибудь приходил в отель?
– Да. Несколько раз.
– И оставался на ночь?
– М-м… Да. Меня ведь уже спрашивали об этом. Полтора
года назад.
– Как часто он оставался?
– Все те несколько раз, которые приходил. За
исключением первого. Первый раз он пришел… пятнадцатого… Да, пятнадцатого мая,
днем. Он искал мадемуазель О-Сими.
– Днем? Вы же ночной портье.
– Я подменял напарника. В тот день он неважно себя
чувствовал и позвонил сюда. Так что я остался еще на одну смену.
– Вы так хорошо запомнили дату?
– Вы бы тоже запомнили, если бы это был ваш собственный
день рождения.
– Так это был ваш день рождения?
– Да. И как раз накануне меня бросила девушка. Так что
почему бы мне не запомнить дату, а?..
– Та самая девушка, которую вы променяли на работу в
«Ламартин Опера»?
– Другая. Но со сходными претензиями… Испанец заявился
днем, сказал, что ищет мадемуазель О-Сими. Ее не было в номере, и он оставил ей
записку. Вернее, сначала он решил подождать ее, ноя сообщил ему, что так скоро
мадемуазель не появится. Что в лучшем случае ждать придется до вечера. И тогда
он оставил записку.
– Что было потом?
– Ничего. Я передал записку той, кому она
предназначалась.
– Что было в записке?
– Откуда же мне знать? Думаю, он назначил ей встречу.
Пригласил на свидание.
