– А кто?
– Тот, кто может удержаться на воде. Козерог. Которого
изображают в гороскопах. С рыбьим хвостом вместо задних ног…
– Кто-нибудь еще видел, как мадемуазель О-Сими покидала
гостиницу вместе со своим приятелем в ночь на двадцать третье мая?
– Не знаю. Не думаю. Во всяком случае, той ночью я был
в холле «Ламартин Опера» один. Мадемуазель О-Сими сдала ключ и пожелала мне спокойной
ночи.
– И все?
– Нет. Мадемуазель сдала ключ, пожелала мне спокойной
ночи и улыбнулась.
– А ее приятель?
– Он не стал ждать, пока мадемуазель закончит дела у
стойки, сразу прошел к выходу.
– Значит, некоторое время вы и мадемуазель О-Сими
находились наедине?
– Секунд тридцать, не больше.
– Но их вполне хватило бы, чтобы поделиться с ней
своими нехорошими предчувствиями, не так ли? Сказать ей что-то вроде: «Эй,
милашка, будь осторожна, от этого типа можно ждать чего угодно, включая
неприятности». Вы ведь симпатизировали ей.
– Симпатизировал. Но кто же станет слушать ночного
портье захудалой гостиницы? Это все равно, что слушать шум сливного
бачка, – занятие малопочтенное.
– Н-да… И больше вы не видели О-Сими Томомори? После
того, как она сдала ключ?
– Нет, не видел. Поначалу я даже не придал этому
значения.
– И испанец больше не приходил в гостиницу?
– Нет. Но спустя несколько дней появилась ее подруга,
тоже японка, только гораздо более эксцентричная. Она разыскивала мадемуазель.
Об этом вам лучше поговорить с моим сменщиком, именно он с ней беседовал. Он-то
мне все и рассказал, сам я подругу мадемуазель О-Сими не видел.
– А почему он решил с вами этим поделиться, ваш
сменщик?
– Вы так до сих пор и не поняли, инспектор? В «Ламартин
Опера» никогда ничего не случалось, и вот, пожалуйста, пропал человек… Целое
событие, правда?
– Но ведь не в самой же гостинице он пропал. Не из
запертого изнутри номера…
– Неважно. Хотя я знаю пару отелей, где люди пропадали
из запертых изнутри номеров. Или выходили на черную лестницу, чтобы никогда
больше не вернуться. Терялись в коридорах, как теряются в джунглях Амазонки.
– А вы были в джунглях Амазонки?
– Нет. Но у меня есть монета в пять бразильских
крузейро – с двумя попугаями. И еще одна – перуанский сол с ламой.
– Ценное приобретение. Адреса отелей, где пропадают
люди, спишете?
– Нет. На такие отели всегда натыкаешься случайно,
особенно когда долго путешествуешь. С моими родителями именно так и произошло.
Оба они были заядлыми путешественниками, даже дом не посчитали нужным завести.
Л наши встречи вообще можно было по пальцам пересчитать. Они исчезли пять лет
назад, мне едва исполнилось семнадцать.
– Хотите сказать – они исчезли в одном из отелей?
Надеюсь, это был не… как его… «Теплый воздух»?
– Нет. Европа здесь ни при чем. Во всяком случае,
последняя открытка, которую я получил, имела токийский штемпель.
– Я мог бы догадаться…
– Мама как раз описывала один такой отель. С
лисами-оборотнями на должности горничных. И номерами, захлопывающимися, как
мышеловки.
– И вы не отправились на поиски родителей?
– Зачем? Они были путешественниками и знали, на что
идут. А путешественники, в отличие от туристов, иногда не возвращаются, как
сказано в одной умной книге.
– Мадемуазель О-Сими Томомори была туристкой, и тоже не
вернулась. Но это так, к слову. В ту ночь… На двадцать третье мая… вы не
покидали гостиницы?
– С какой стати мне нужно было покидать гостиницу?
– Вы опять нервничаете.
– И не думаю нервничать…
– А кто-нибудь из постояльцев вас вызывал?
– Нет. Ночь была спокойной. У нас ведь небольшой отель.
– Ясно.
– Что-нибудь еще вас интересует?
– Да. Где жил малыш Эрве, пока его родители так
оголтело путешествовали по всему свету?
– У дяди, маминого брата. У него был небольшой пансион
в Лионе, пристанище для старых дев – любительниц английского детектива и игры в
баккара. Впрочем, почему был? Он и сейчас есть.
– И когда же вы покинули это богоугодное заведение?
– Когда мне исполнилось семнадцать. Когда я узнал об
исчезновении родителей. Когда мне наскучило играть в баккара.
– И прямиком в Париж?
– Да.
– И прямиком в «Ламартин Опера»?
– Да. Хозяин отеля – старинный дядин приятель. Так что
можно сказать, что в «Ламартин Опера» я поступил по рекомендации.
– И вам никогда не хотелось узнать, что же на самом
деле случилось с вашими родителями?
– Для этого нужно было как минимум отправиться в
Японию.
– Понятно. А у вас на это не было средств.
– Даже если бы они были… Я все равно не смог бы уехать.
– Почему? Ведь вам так нравится Япония.
– Все дело в моей болезни. У меня очень редкая болезнь,
господин инспектор. Она причиняет массу неудобств, но если правильно ей
распорядиться…
– И что же это за болезнь?
– Яне выношу солнечный свет. Яркий дневной мне тоже
противопоказан, но в малых дозах это еще можно было бы пережить. А вот прямые
солнечные лучи для меня – верная смерть.
– Сочувствую.
– Ничего, я привык. В этом даже есть свои преимущества.
– Разве?
– Сумерки, господин инспектор. Вечные сумерки. Л в сумерках
сердце этого жестокого мира смягчается. В сумерках он выглядит именно таким,
каким ты хочешь его увидеть. В сумерках гораздо больше оттенков. В сумерках
гораздо проще признаться в любви, убить или приготовить салат… Вы нашли
мадемуазель О-Сими?
– Да.
– Я прав и ничего хорошего с ней не случилось?
– Да.
– А испанец? Вы нашли испанца? Поговорили с ним?..
– Странный плакат, вы не находите?
– Где?
– У вас за спиной.
– А-а, этот… Реклама ускоренных курсов разговорного
французского. Он висит здесь бог весть сколько, я и забыл о нем.
– «Сосны, моя девочка, покрыты иголками», надо же.
Глупее лозунга для рекламы и не придумаешь.
– Вы – сто девяносто третий человек, который сказал мне
об этом. Я могу быть еще чем-нибудь полезен?
– Думаю, я услышал все, что хотел. Спасибо, мсье…
