– Я не хочу этого слышать.
– В нашем случае лучше уж расстаться вечером, чем
утром. А еще лучше – расстаться сейчас.
– Нет.
– Это не значит, что мы не будем видеться. Просто вам
нужно остыть. А мне – взять себя в руки. Вы ведь не обидитесь, Кристобаль? Не
обидитесь на свою старую Линн?
Линн и правда старая. Сейчас она выглядит даже старее, чем
обычно. Морщины у глаз, сухие тонкие губы, склеротические прожилки на щеках – и
все же от ее лица невозможно оторваться.
– Смотрите, еще одна…
Я не сразу понимаю, что она говорит об улитке. Улитка
приютилась на рычаге переключения скоростей, весь он – в липкой слизи.
– Мы сейчас избавимся от нее, Линн.
Вторую улитку постигает участь первой, она летит в
приоткрытое стекло, дождь кончился.
– По-моему, дождь кончился, – говорит Линн.
– Да.
– Я отвезу вас домой.
– А как же кофе? Мы ведь хотели выпить кофе…
– Не сегодня. Завтра, послезавтра – когда угодно. Но не
сегодня.
Нет, Линн. Так просто тебе от меня не отделаться. Все, что
ты хочешь, – забросать ветками провал, пропасть, темноту, притаившиеся за
сандаловыми стволами. Забросать, чтобы я и думать о них забыл, ничего не выйдет,
Линн.
– Я отвезу вас домой, Кристобаль.
– Нет, это я вас отвезу домой. Я беспокоюсь о вас,
Линн.
– Мне приятно, но…
– Никаких «но». Разве вы откажете мне в такой
малости?..
– Хорошо, – сдается Линн.
…Остаток вечера и первую половину ночи я провожу у
букинистического. Я сторожу Линн, она не должна уйти, она никуда от меня не
денется. Жалюзи на окнах безнадежно опущены, как и во времена Эрве Нанту, на
двери висит табличка «FERME», Линн закрыла свое рубиновое сердечко и для меня.
Мой мобильный звонит почти непрерывно, но номера, которые высвечиваются, вовсе
меня не устраивают: Мари-Кристин, ее секретарша Николь, снова Мари-Кристин, Жак
Дамьен по кличке Маджонг, еще и еще раз Жак.
Я и забыл, что Маджонг существует.
Маджонг, девятнадцатилетний гений с повадками закоренелого
героинщика, с золотой фиксой в пасти, с проплешиной на затылке (проплешина
украшена татуировкой женских половых губ), долговязый худющий Маджонг, дальний
родственник Мари-Кристин. Мари-Кристин утверждает, что ее троюродная сестра
прижила Маджонга с бродячей собакой – и я почти готов этому поверить. В нашу
первую с ним встречу (Мари-Кристин пригласила его в респектабельный «Ле
Режанс», ничем иным, как временным помутнением сознания, объяснить это
невозможно) – в нашу первую с ним встречу он весело отрыгивал и пускал газы, он
так и норовил ущипнуть за задницу официанток и облапать саму Мари-Кристин, за
что едва не схлопотал в табло. После этого Маджонг обозвал «тетю Мари»
буржуазной пидораской, меня – буржуазным пропидором и наконец-то успокоился.
Мне нравится Маджонг.
Еще бы он мне не нравился. Маджонг – химик от бога
(подозреваю, что шелудивый блохастый бог Маджонга – зрелище не для
слабонервных), Маджонг – единственный, кто сразу же поверил в «Salamanca»;
Мари-Кристин отнеслась к идее создания парфюмерной линии настороженно, но
деньги все-таки дала.
Мобильный звонит, не переставая, от этого у меня лопается и
без того некрепкая, одурманенная шафраном и иланг-илангом голова. Лучше
ответить.
– Привет, рыло, – Маджонг не изменяет себе даже по
телефону.
– Ну что еще случилось?
– Она готова.
– Кто? – Я все еще не могу взять толк, о чем
говорит мне Маджонг.
– Проснись, пропидор буржуазный!.. «Salamanca», вот
кто.
Кажется, Маджонг говорит о духах, над которыми мы корпели
последние два месяца. Почти в кустарных условиях, в маленькой лаборатории на
окраине Парижа.
– Ну?
– Ты разве не понял, рыло? Духи готовы, и я уже
опробовал их на Лулу.
Лулу – подружка Маджонга, не то филиппинка, не то тайка,
миниатюрное создание, такое же порочное, как и сам Маджонг. Если уж мать
Маджонга согрешила с бродячей собакой, то в случае с Лулу без приблудной змеи
не обошлось.
– И что?
Мой вопрос провоцирует лавину отчаянно-веселой ненормативной
лексики с вкраплениями китайского, русского, португальского, хинди, пушту и
фарси, Маджонг умеет ругаться на тридцати семи языках, это его фишка.
– Она дала мне три раза и еще один – в задницу. И
обещала привести подружку с сиськами шестого размера. Она в восторге.
– От чего?
– От духов, рыло. А еще приезжала моя тетка и твоя
сучка Мари. Она в восторге тоже. Мы будем богатыми, старичок, мы огребем кучу
башлей. Вот и сбудется моя вонючая мечта, а то она меня уже совсем задрала…
Вонючая мечта Маджонга – красный спортивный «Ягуар» с
откидным верхом. И бейсбольная бита. Вонючая мечта Маджонга – ездить на
«Ягуаре» и крошить битой черепа зазевавшихся прохожих, «буржуазного стада», как
выражается Маджонг. Времяпровождение такое же экстремальное, как и секс с
прокаженной, как выражается Маджонг.
Мне он нравится, сукин сын.
– Давай, подтягивайся, рыло. И прихвати пару бутылок
водки, а лучше три. Обмоем это дело!..
– Я не смогу приехать, парень.
Несколько секунд я слышу только мрачное сопение.
– Ты что, парень? – на этот раз Маджонг обходится
без «рыла», так велико его удивление. – …Ты что? Ты разве не понял? Духи
готовы. Твоя гребаная «Salamanca» наконец-то доведена до ума…
– Я понял.
– Ну?
– Я не приеду.
«Salamanca» больше не интересует меня. Цветок лотоса увял,
жженый мед потерял всю свою привлекательность, жимолость может украсить собой
разве что гербарий первоклассника.
– Да что с тобой случилось? – Маджонг все еще не
может успокоиться.
– Кое-что, – и кто только тянет меня за
язык? – У меня появилась идея новой композиции.
– Вот и обсудим…
– Нет. Она еще не сформирована до конца.
– Да брось ты…
– Я не приеду.
– Что-то ты темнишь, рыло. Я всегда говорил, что с
тобой нужно держать ухо востро. Прямо как в сортире пидор-клуба. А то зайдешь
просто поссать, а тебе тотчас сунут елду в жопу.
– Ты бывал в сортире пидор-клуба?
– Да ты что?! – возмущается Маджонг. –
Ненавижу пидоров!..
– Вот и спи спокойно.
На другом конце снова слышно сопение.
– Я не понимаю, хоть убей… Ты же бредил этими херовыми
духами…
