– Господин Ксис, разве мы не договаривались с вами о встрече?
– О чем ты еще толкуешь?
Трехпалый попытался отодвинуться, но я левой рукой ухватил его за брючный ремень и легонько кольнул в бок ножом.
– Ты чего? – обмер капитан и по лицу его покатились крупные капли пота. – Нет денег, нет! В долг наливают…
– Мне не деньги нужны, мне поговорить надо.
– Поговорить? – Иоанн обвел мутным взглядом помещение кабака, облизнул пересохшие губы и неожиданно зло просипел: – Да стоит мне только крикнуть – и тебя на куски порвут!
– В самом деле? – Я ткнул ножом сильнее, и острие рассекло кожу. – И кто тебя здесь услышит? Только пикни – загоню перо в бок и спокойно уйду, а ты сдохнешь. И никто не подойдет даже, так и так решат, будто опять до полусмерти упился.
– Чего тебе надо? – побледнел капитан, сообразив, что компании морячков и в самом деле сейчас не до него.
– Поговорить.
– Говори. – Трехпалый замахнул рюмку ракии, скривился и дрожащей рукой налил по новой.
– Притормози. – Я отодвинул графин на другой край стола и спросил: – Кто тебя подрядил бочонки в море вылавливать?
– А тебе зачем? – Лицо капитана враз осунулось и явственно побледнело. Даже желтизна куда-то пропала. – И какие еще бочонки?
– Известно, какие. Сам нешто не знаешь?
– Пошел ты! – выругался Ксис и дохнул на меня застарелым перегаром: – Ничего не знаю!
– Раньше срока в Бездну собрался? Сейчас зарежу и уйду, а подумают не на меня, на твоих подельников подумают.
– А если собрался? Может, ты мне услугу окажешь?
– Ты выпить хочешь. А я тебе мешаю. Ответь, кто тебя нанял, и пей сколько влезет.
Капитан с тоской посмотрел на графинчик, тяжело вздохнул и покачал головой:
– Ничего я тебе не скажу.
– Да ну?
– Ты не знаешь, с кем связываешься. Это страшные люди.
– Я в любом случае их найду. С твоей помощью или без – не имеет значения.
– Зачем тебе?
– Хочу войти в дело.
– Перережь сам себе глотку, меньше мучиться будешь! – хрипло рассмеялся Трехпалый, и его начала бить крупная дрожь.
– За меня не переживай, о себе побеспокойся лучше. Подумай, каково это – когда тебе в бок нож загоняют. Ты ведь не сразу помрешь, для начала помучаешься пару деньков. Глотку – это легко, а вот так, чтоб кишки загнили…
– Мне в любом случае конец…
– Не имею привычки выдавать своих осведомителей.
– Они выпытают…
Я перехватил жадный взгляд, брошенный капитаном на графинчик с ракией, и понял, что пора ставить вопрос ребром:
– Выбирай – помрешь прямо сейчас или получишь возможность выпить. А там, глядишь, и обойдется. Но сразу предупреждаю – обманешь, найду и на лоскуты порежу.
Встреться мы позже, успей Трехпалый как следует принять на грудь да прогнать похмельную маету, он бы полез в драку. Но сейчас – с больной головой, трясущимися руками и пересохшей глоткой Иоанн Ксис мог думать лишь о выпивке. Замахнуть рюмашку и ощутить, как вновь начинает оживать измученное многодневной пьянкой тело, – вот и все, чего он хотел.
Жить с похмелья страшно, но умирать с похмелья и вовсе невыносимо. Особенно когда на столе стоит почти не начатый графин…
И Трехпалый сдался, он как-то весь обмяк и будто против воли прохрипел:
– Поговори с Костасом Хидисом. Это законник с Устричного переулка, что на Полуночном холме. – И ухватив рюмку, капитан опрокинул в себя ракию.
Посидел с закрытыми глазами, блаженно перевел дух, и я тут же налил ему еще одну. А потом, не давая передышки, следующую.
Когда уходил, выкушавший без закуски оба графинчика Трехпалый мирно посапывал на столе, подложив под голову руки. До утра капитан в себя точно не придет, а к этому времени я успею проверить, не навешал ли он мне лапши на уши. Не получится законника в конторе застать, домой к нему заглянем, мы не гордые.
Спрятав нож, я убрался из «Святого копья», вдохнул полной грудью теплый воздух и почувствовал, как задергался левый мизинец.
Бесы, опять!
Раздраженно махнув рукой, я забрал у подскочившего Валентина жакет с кепкой и, свернув их, сунул под мышку.
– Ну? – выдохнул усач.
– Полуночный холм, Устричный переулок, некий законник Костас Хидис.
– Не слышал о таком. – Дрозд потер шрам на шее. – Что делать будем?
– Проводите меня туда.
– А дальше?
– Подстрахуете, пока беседовать буду.
– Хорошо, – кивнул Валентин. – Я иду первым, вы за мной. Гуго присмотрит, чтобы хвоста не было.
– Так и сделаем.
Я подождал, пока фигура Дрозда почти растворится в опустившихся на город сумерках, и зашагал следом. На ходу выудил из кошеля пару медных шаров и начал, превозмогая боль, перекатывать их меж пальцев.
Вот ведь! Вроде и ранение пустяковое было, а чуть что, и начинает руку дергать. На такой работе – хуже не придумаешь.
К ночи прохладней в городе так и не стало. Наоборот – будто пуховой периной обмотали. Промокшая от пота рубаха липла к спине, дышать было нечем, а только начинавший дуть с моря вечерний бриз ощущался разве что на холмах, но никак не в лабиринте скучившихся в низине домов.
Да и нес ли он свежесть, этот бриз? Очень сомневаюсь.
Вечерний Ораж-на-Рее произвел странное впечатление. Город словно очнулся, и теперь бульвары заполонили переставшие прятаться от дневного зноя обыватели. На верандах многочисленных харчевен горели фонари, оттуда доносились обрывки веселых мелодий, звонкий женский смех и гомон подвыпивших гуляк. Многие танцевали прямо посреди улицы; изредка такие хороводы рассыпались на отдельных людей, вновь бросавшихся друг на друга уже с кулаками.
Время от времени навстречу попадались стражники. Расползавшиеся от казарм дюжие парни с алебардами наперевес шагали в сторону портовых районов, их обремененные пивными животами коллеги постарше направлялись в более спокойные районы с одними лишь дубинками.
Но веселились не все: обитатели некоторых кварталов уже отправились спать, и там стояла кромешная темень – ни единого лучика света не выбивалось из щелей плотно сбитых ставен.
Где-то нас провожали равнодушными взглядами частные охранники, где-то настороженно глядела вслед прятавшаяся по подворотням шпана. Пару раз меня пытались затащить в хороводы, один – и это было удивительнее всего, – обратились с просьбой рассудить спор устроившие философский диспут монахи. Танцевать я наотрез отказывался, ссылаясь на врожденную хромоту; подвыпивших братьев вполне устроила мелкая монетка, и мы расстались вполне довольные друг другом.
