И господин с толстыми, распухшими, будто у лежалого покойника, пальцами!
Как они меня нашли? Как? Неужто и в самом деле кто-то из труппы работает на разведку Ланса?
Скрипнув зубами, я поднялся с чурбака и заглянул в шатер. Там махнул рукой Валентину и, вызвав его на улицу, тихонько прошептал:
– Будь настороже, возможны осложнения.
– Из-за вчерашнего? Точная информация?
– Нет, просто одна птичка напела, – не стал я откровенничать. – Предупреди своих головорезов.
– Сделаю.
– Мне придется отлучиться, остаешься за старшего.
– Ясно. – Усач помялся, но все же спросил: – Командир, если заварушка начнется…
– Сразу уходите. Пусть твои парни прикроют, а вы уматывайте. А еще лучше – прямо сейчас идите в какой-нибудь кабак от греха подальше.
– «Старый рыцарь» подойдет? Мы туда с самого приезда не заглядывали.
– Смотри только – без фокусов там. Ну все, беги.
Публичный дом «Кошки» располагался неподалеку, но в этот раз дорога до него заняла едва ли не четверть часа. Опасаясь слежки, я изрядно попетлял по переулкам, но никого не заметил и к борделю вышел слегка успокоившимся. Заправлявшая в «Кошках» мадам, едва лишь глянув на меня, кликнула вышибалу, и тот со всем возможным в этой ситуации почтением проводил посетителя на второй этаж. И даже предупредительно распахнул дверь в конце коридора.
Я прошел в полутемную комнатушку, чуть ли не половину которой занимала широкая кровать, и нахмурился. Смазливая девица в длинном платье нарочито скромного покроя – и все, больше в номере никого не оказалось.
– Где? – спросил я, и слово это вырвалось из меня скомканным, резким, неприятным.
Но девка даже не моргнула.
– Я здесь, – улыбнулась она и прикоснулась к воротнику. – Как вам больше нравится: в платье или…
– Где они?
– Нам никто больше не нужен…
И на какой-то миг мне вдруг почудилось, что это – Берта. Или ее двойник. Черты скраденного полумраком лица, поворот головы, манера держаться…
Бесы взвыли, разлитая по телу скверна обожгла ледяным огнем. Невыносимо захотелось опрокинуть девицу в постель, навалиться сверху и позволить себе сбросить напряжение, но я лишь судорожно стиснул кулаки и заставил себя отрешиться от плотских страстей. Бесов – в темницу, потустороннюю силу – в сочащийся жгучим ядом клубок.
У вас нет власти надо мной!
Удивленная девица шагнула от кровати; я поднял стоявший на столике подсвечник и осветил ее лицо. Похожа – да. Но не Берта. Далеко не Берта.
Даже не пытаясь скрыть раздражения, я вышел в коридор, с грохотом захлопнул за собой дверь и зашагал на выход. Оттолкнул с дороги замешкавшегося вышибалу, выскочил на улицу и опрометью бросился к «Старому рыцарю».
Зачем меня выдернули в бордель? Зачем подобрали девицу, внешне походившую на Берту? К чему такие сложности?!
К чему?
Ответ мне не понравился. Более того – от него самым натуральным образом бросало в дрожь. И потому, когда в переулке, ведущем к задворкам кабака, навстречу шагнули две темные фигуры, вовремя среагировать уже не успел. Да и сбитое быстрым бегом дыхание не самый лучший союзник, когда получаешь кулаком под дых.
Сильнейший удар согнул в три погибели; едва устояв на ногах, я краем глаза заметил резкое движение и подался в сторону. Острая боль обожгла ухо, и в голове вспыхнули звезды, но это лишь добавило мне прыти. Не распрямляясь, я рванул вперед, врезался плечом в живот вновь замахнувшегося дубинкой мордоворота и повалил его на кучу мусора. Сразу врезал под ребра, потянулся за ножом и немедленно поплатился за столь опрометчивый поступок.
Хрясь!
Вынырнувший из темноты сапог опрокинул в грязь, и теперь уже громила навалился сверху и мозолистой ручищей стиснул горло. В глазах потемнело, в висках молотом застучала кровь, и, как ни сучил я ногами, пытаясь отыскать точку опоры и выскользнуть из-под придавившей к земле туши, ничего не получалось. Почти теряя сознание, потянулся к лицу душителя и нашарил глазницы. Под нажимом пальцев что-то подалось, лопнуло, липкой теплой жижей заструилось по запястью.
Громила взвыл благим матом, откатился в сторону и зажал руками лицо.
– Хосе-е-е! – завыл он. – Глаза-а-а!
Закашлявшись, я начал подниматься на четвереньки, но сразу получил под ребра острым носком сапога. От дикой боли всего скрючило, и лишь опыт уличных драк помог не сжаться в клубок, а вцепиться в голенище, не давая нападавшему отвести ногу для следующего пинка.
Хрена! Хосе не растерялся и тотчас обрушил мне на голову каблук свободного сапога. В глазах вспыхнули искры, но подошва соскользнула с макушки, и ругнувшийся парень примерился для нового удара.
Воспользовавшись моментом, я дернул его за ногу, и поскользнувшийся в грязи Хосе рухнул рядом. Выругавшись, он придавил меня к земле и принялся охаживать пудовым кулачищем.
Раз! Два! Три!
Во рту появился металлический привкус, я поплыл и едва не упустил момент, когда парень выхватил нож.
– Любишь такие шутки, сучонок? – прорычал Хосе, опуская к моей переносице острие. – Какой выколоть, а? Выбирай, сволочь!
Лишь харкнув в ответ кровью, я двумя руками ухватил жилистое запястье и попытался хоть немного отодвинуть маячивший перед глазами нож. Парень поднажал, лезвие задрожало у самого носа и лишь слегка приподнялось, когда страх на краткий миг придал мне новых сил.
И тогда, не дожидаясь скорой развязки, я рванул руку с ножом вниз. Вниз, но не на себя, а немного в сторону!
Клинок рассек кожу от уголка глаза до уха и уткнулся в грязь, и, прежде чем Хосе успел отреагировать на случившееся, я вцепился зубами в его запястье. И не просто укусил – нет! – а разрывая сухожилия и вены, отхватил целый кусок мяса. Буквально – сколько поместилось во рту.
Головорез заверещал и попытался зажать страшную рану, но меж его пальцев вовсю хлестала кровь. Не теряя времени, я дотянулся до рукояти засевшего в земле ножа и загнал клинок в шею. Выдернул и тут же засадил вновь. И так, пока обмякший Хосе не сполз с меня и не уткнулся лицом в грязь.
Кое-как поднявшись на ноги, я вытер залившую глаза чужую кровь, доковылял до второго парня и перехватил ему глотку. От уха до уха. Чтоб наверняка.
А потом без сил повалился в кучу мусора и задергался в приступе разрывавшего внутренности кашля.
Из рассеченного уха, свернутого носа и рассаженных губ сочилась кровь; потроха завязало узлом; левая рука толком не шевелилась, и двигаться – да что там, двигаться?! – просто находиться в сознании было безумно больно. Хотелось одного: лечь и умереть.
И я уже даже лежал. Лежал, но подыхать в этой помойке не собирался.
