Но это если вломится обычный человек. А если немного схитрить?
Я потянулся к запрятанной под сердце скверне и размазал ее вокруг себя, превратив в призрачный полог. Остатки потусторонней силы перекинул в левую кисть, достал нож и прошел в дом. Прошел – и ядовитые эманации Тьмы немедленно въелись в защитный покров.
Припомнив набросанный на листке план особняка, я бросился к каморке мажордома, который, на свою беду и мое счастье, оказался у себя. Седовласый дедок лишь обернулся глянуть на незваного гостя и сразу повалился с рассеченной глоткой на пол.
Отскочив от плеснувшей на стену крови, я по привычке вытер нож и поспешил к лестнице в подвал. Скатился по каменным ступеням, приоткрыл обитую железными полосами дверь и заглянул в полутемный коридор, освещенный лишь двумя сильно чадившими фонарями.
Никого.
Уже куда осторожней подобрался к перегородившей проход решетке и едва не выругался с досады, обнаружив на ней замок. Прижался лицом к холодным прутьям, краем глаза заглянул в подвал и скрипнул зубами от собственного бессилия – там, на покрытом белой простыней столе лежала Берта. Лицо девушки было отрешенно-спокойным, руки и ноги фиксировали широкие кожаные петли.
А потом послышался голос. Невозмутимый, с явственными нотками самодовольства. Так обычно разговаривают с детьми те, кто их на дух не переносит, но считает необходимым соблюдать правила приличия.
– Не стоит волноваться, красавица, – произнес остававшийся для меня невидимым хозяин особняка, – ничего страшного не происходит. Тебе не будет больно, тебе больше никогда не будет больно. И не пытайся хмурить свое прекрасное личико, только не сейчас, прошу тебя. Потерпи еще немного.
Вытащив из болтавшейся на плече сумки матерчатый чехол с воровским инструментом, я принялся ковырять в замочной скважине отмычками. Но опухшая левая кисть толком не слушалась, и потому никак не получалось подцепить собачку.
Ну же!
– Не волнуйся, дорогая моя, – занимаясь какими-то приготовлениями, продолжил увещевать девушку чернокнижник. – Я вовсе не собираюсь покушаться на твою добродетель. Это просто недруги распускают обо мне всякие нелепые слухи. Глупцы! Никто не сможет заставить меня изменить моей ненаглядной супруге! Я ее люблю, понимаешь?
Отмычка в очередной раз соскользнула, и рубаха на спине взмокла от пота. Еще немного, и защите конец. А когда маркиз почувствует чужое присутствие…
– Я очень люблю свою дорогую женушку, – после небольшой заминки продолжил монолог хозяин особняка, – но видят Святые, как же сложно порой не поддаться искушению! Сохранять верность на протяжении двух десятилетий вовсе не просто, дорогая моя. Это тяжкий труд, когда вокруг столько распутных прелестниц. А я должен жить в мире с самим собой. Все эти терзания, греховные помыслы и душевные томления мне совершенно ни к чему.
Замок наконец поддался, я достал шило и осторожно надавил на решетку. Та не шелохнулась.
Бесов праздник!
– С такой работой я просто не могу позволить себе отвлекаться на всякие глупости. Это чревато самыми неприятными последствиями, знаешь ли. А расслабляться как-то надо. – Маркиз на миг умолк, и послышались звонкие металлические щелчки. – Не переживай, больно не будет. Я просто собираюсь подарить твое прекрасное личико супруге…
Попрощавшись с надеждой застать чернокнижника врасплох, я уперся плечом в ржавые прутья, решетка с жутким скрипом подалась и… вдруг распахнулась настежь! Да так резко, что я просто вывалился в подвал к маркизу.
Тот на чернокнижника нисколько не походил; скорее уж хозяин особняка напоминал шеф-повара дорогого ресторана. Белоснежная хламида до пят, длинные перчатки, убранные под шелковую шапочку волосы. Да и подземелье оказалось на удивление чистым и светлым для потайного логова чернокнижника. Будто хирургическая палата королевского госпиталя.
Но все это – краем глаза. Все это – на бегу.
А уже в следующий миг маркиз хрипло выкрикнул проклятие, и ко мне устремился сгусток противоестественной черноты.
Увернуться не получалось; от безысходности я закрылся левой рукой, и заклинание кузнечным прессом шибануло по пальцам. Остатки скверны не дали темному волшебству отравить душу, но от рывка меня развернуло на месте, а перехваченные чары раскаленным волчком забились в кулаке. Я взвыл и поспешил отшвырнуть их прочь.
Громыхнуло – будь здоров!
Смертоносное заклинание прочертило в каменной стене подвала глубокую борозду и вдребезги разнесло стоявший в углу шкаф.
Втянув голову в плечи, я метнулся к заоравшему непонятную тарабарщину чернокнижнику и резким выпадом вбил ему в рот шило, прежде чем маркиз успел сотворить новую волшбу. Угодившее в зев острие пронзило затылочную кость и окровавленной сталью вышло наружу, а Гаспар ди Абалья лишь покачнулся и попытался вцепиться в мою рубаху.
Я отшатнулся, схватил один из разложенных на чистой тряпице скальпелей и со всего маху ударил им маркиза. Остро заточенный клинок по самую рукоять засел в ухе, но хозяин особняка и сейчас устоял на ногах. Запаниковав, я схватил новый скальпель и перерезал чернокнижнику горло. Из раны не выступило ни капли крови и пришлось вогнать узкий клинок меж ребер. Прямо в сердце.
Сработало! Маркиз обмяк и сполз на пол, попутно перевернув на себя поднос с хирургическими инструментами.
Не спуская глаз с мертвого тела, я принялся шарить по ящикам и вскоре отыскал в одном из них мясницкий топорик, а в другом стопку аккуратно сложенных балахонов. Закутался в слишком длинную хламиду и несколькими уверенными ударами перерубил мертвецу шею. После уперся подошвой в лоб и рывком выдернул шило.
Отрубленная голова, клацая об пол торчавшим из уха скальпелем, откатилась в угол; я стянул пестревший красными пятнами балахон, вытер им с лица брызги крови и выкинул на пол. После склонился над Бертой, нащупал пульс и с облегчением перевел дух.
Жива!
Лицо мертвенно-серое, губы холодные, кожа помертвевшая, а сама девушка – живехонька! Просто опоена чем-то.
Я оглядел заставленные многочисленными склянками полки и сразу сообразил, что найти одурманившее циркачку зелье нечего даже и пытаться. У маркиза тут настоящая аптека, даром, что чернокнижником был, а не алхимиком.
В голос выругавшись, начал разрезать кожаные петли и вдруг обратил внимание на задернутый портьерой вход в альков. С шилом в руке подскочил к плотному занавесу, отдернул его и остолбенел от удивления. За ширмой оказался не альков, а богато обставленная комната с задрапированными дорогими тканями стенами, хрустальной люстрой и пахартским ковром на полу. И что потрясло больше всего – большую ее часть занимала роскошная постель с перинами и балдахином.
Повинуясь наитию, я подошел к украшенному сложной резьбой шкафу красного дерева и заглянул внутрь.
Святые угодники!
С полок пустыми провалами глаз смотрели натянутые на болванки женские лица. Просто красивые и невероятно прекрасные. Со сложными прическами и заплетенными в косы волосами. Курносые и со строгими аристократическими профилями. Бледнокожие, смуглые и конопатые.
