Может быть, вы ничего не прикидывали, не рассчитыва не
соображали, не химичили, а просто спасались, как о~ умевшее, предчувствующее
беду животное?
Вы говорите: «возможно все было именно таки. Тол, я не верю,
что так оно было. Вы находитесь не в с теме самообличения, как это бывает с
потрясенными зле ями, даже наговаривающими иногда на себя лишнее для бо.
острого прочувствования вины, а в системе самооправда~ вы находитесь, гражданин
Гуров. Оживлю я вас хоть на ь или не удастся мне это сделать, спящая вы моя
уродин
Глава 47
Мы, как всегда, отвлеклись, но, пользуясь любимыми штампами
нашей партии, поступательного движения не утратили и не потеряли из виду столбовой
дороги… Мы ведь с вами в одной партии… Вы это очень лирично заметили.
Я знаю, что день, когда вы, не без помощи Коллективы,
получили партбилет, был чудеснейшим днем вашей жизни. Партбилет вы справедливо
и точно считали пропуском к кормушкам, в которых лежали все вот эти штучки,
вилла, картины, камешки, многолетняя жизнь по колено в коньяке и по яйца в
блядстве. Тема эта примитивна и неинтересна.
Просто в тот день вы сказали, не вслух, конечно, и
неизвестно к кому обращаясь, так: а теперь, сволочи, вы посмотрите, на что я
способен! Вы обосрали идеалы, всосанные нами с молоком от бешеной коровки, вы
заставили меня убить отца и мать, вы никакие не коммунисты, вы – мародеры,
блядуны, пьяницы, садисты, ничтожества, доносчики, предатели и трусы! Я знаю вас!
И раз так, то я возьму свое! Я буду брать только свое, потому что я был никем,
а теперь стал всем, и я употреблю свою волчью хватку. Она у меня есть,
товарищи! Я употреблю ее до конца, пока в последний раз не клацну клыками на
лакомом кусочке. Вы хотели отнять у меня все? Держитесь! У вас на глазах, плюя
в них, с партбилетом коммуниста в кармане, я стану капиталистом! Я отомщу
вам!.. Я буду мстить вам ежеминутно, ибо постараюсь употребить каждую минутку с
пользой и весельем для себя! Для себя! Для себя! .. А ты, сука, ты, мразь,
спасительница и насильница моя, ты получишь в первую очередь, в первую! И
последние твои минуты будут страшны, падаль усатая, на ляжках пупырышки, ложись
уж, ложись, пьянь, раздвигай ножищи мерзкие, не лезь ко мне с поцелуями, получи
напоследок удовольствие, больше не будет у тебя его никогда, никогда, никогда,
никогда не будет, кончи, проститутка, последний раз, кончи, гадина, ненавижу,
ненавижу, не-на-ви-жу те-бя, сексотская ха-ря!..
Я не фантазирую, гражданин Гуров. Вот – подборка дат, чтобы
долго не мямлить. Сегодня, скажем, вы получили партбилет. Вечеринка, обмыв.
Ваши вышеизложенные мысли. Безусловно, половой акт с устроительницей вступления
в партию. От акта вы отказаться не могли. Всегдашнее омерзение, замешанное на
мстительной, потрясающей радости, что это есть ваш последний и решительный
половой акт, что завтра он уже не повторится, что завтра никто не даст
царапающейся, хрипящей под вами твари избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой, и
что добьетесь вы освобожденья своею собственной рукой!.. Назавтра – вот
точная дата, Коллектива Львовна Скотникона, согласно компетентному медицинскому
заключению, подписанному главврачом спецполиклиник и УВД Вигельски, скончалась
от кровоизлияния в мозг. С ситуацией у вас был везуха. Электра гостила у деда
по отцовской линии. Правильно?.. Правильно.
Не могло психологически не быть всего, что я
наимпровизировал. Не могло! Пусть не в этих выражениях, пусть! За ваше
настроение, мысли, готовность, понимание вами что сегодня рано, а послезавтра
поздно, я ручаюсь. Вот как бессмысленно якобы уставились вы на эскиз Матисса.
Вспоминаете? Поражаетесь тонкости моей скрупулезной реставрационной работы?..
Что? Я – говно, а не криминалист?.. Чуете, что я благодушен и не врежу вам за
хамство по шее… Нет, я не говно. Ваше дело – единственное в моей практике
уголовное дело. До выдающихся дедукций я не допер, гениальных головоломок не
разгадывал, но работу провел немалую, и я доволен собой. Доволен… Не колитесь,
негодяй, не колитесь. Придет время – до жопы расколетесь, а дальше сами
рассыпетесь…
Я что, собственно, хотел сказать? .. С чего я начал?.. Ага!
Я хотел сказать, что не только Сталин ненавидел Идею, выбившую его из колеи
жизни, не только я, вообще не имевший к вашей бесовщине ни малейшего отношения,
но и вы ее ненавидели! Вы! Ненавидели всем существом, ненавидели втройне, ибо
свою страшную вину списали на нее. Мало того – списали! Вы нагрузили Идею
ответственностью за будущие грехи и преступления против совести. Вас и тысячи~
подобных вам типов как бы оправдывал и поощрял к распаду безграничный разврат и
ленинский, классовый аморализм – качества, внутренне присущие «всесильной»
Идее. Однако рядилась она, как Антихрист, в одежды Христа, в лозунги,
обольстившие толпу очевидностью нравственных и социальных устремлений. И вы
были плоть от плоти ее и кровь от крови.
На словах, на сьездах, конференциях, собраниях, в
газетенках, по радио, используя богатство растерявшегося от шока русского
языка, вы боролись за освобождение от эксплуататоров, буржуазной морали, стереотипов
старой культуры и человеческих отношений, боролись за строительство нового
мира. На деле же, сами рабы сатанинской силы, вы создали новые, более
совершенные формы социального рабства, истинная суть которых размывалась
изощренной демагогией. Создали новую мораль, открыто освящавшую произвол и
ненависть к тем, кого Сталин и партия приказывали считать врагами.
Глава 48
Но вернемся к вам, гражданин Гуров. В не обидели меня,
капризно и инфантильно заявив, что надоело вам слушать, как я пою с чужих
голосов, и что в башке моей из голосов этих каша… Пусть воскресают. Голосов я
много слышал. Я и сейчас их слышу… Слышу! ..
Итак: обидевшись на Идею, возненавидев ее, как Коллективу, а
может быть, еще больше, потому что убрать ее не могли, вы четко сформулировали
для себя задачи и цели. Уничтожить Идею, изнасиловавшую и вашу Судьбу, вы не
могли… Сталин не мог, так куда уж вам!.. И вы стали Идее подсирать и крупно, и
мелко. Убив яркую ее представительницу, вы хохотали и радовались чисто и
весело, как мальчик. Вы освободились! Вы чмокнули в живую, румяную, горячую,
свежую щечку Свободу и вскоре женились на Электре…
Махинируя на мясокомбинатах, заложив основы богатейшей
коллекции, ворочая делами в главке, купив белый билет, сделав все, чтобы умерла
мать – свидетельница вашей подлянки, – развращая вокруг себя, хитро,
конечно, очень хитро, все и вся, вы тоже мелко и радостно потирали ручки,
блевали с наслаждением в чистые, но пустые глазки идеалов и идеальчиков,
повесили, осмелившиоь, в сортире портреты Ленина, Маркса и Сталина так, чтобы,
когда вы расстегиваете мотню, они были перед вами. Даже мелкую пакость вы
считали актом возмездия. Пакостей было так юного, от злонамеренного поощрения
бюрократической волокиты до стукачества и ловкой травли «идейных», что
слившиеся друг с другом пакости стали со временем вашим СОСТОЯНИЕМ, состоянием
человека, довольного собой, положением, возможностями, мщением, связанным
зачастую с риском, с опасностью, с чувством удачной охоты, знакомым охотникам,
зверям, игрокам и ворью, но не дающим, я это по себе знаю, долгого, полного, а
главное, благородного удовлетворения. Тут у нас с вами – беда. Беда. Хотя долго
уже мы на пару пыряем Идею ножами под бока. Я – пыряю по-своему.
