Но дьявольская идея так обезоруживает душу человека,
бессильную преступить через сострадание, с такими аргументами обращается к
наивному и живущему в мире с душою разуму, что он вслепую бросается истово
служить Идее, трагически приняв ее низкие искушения за высокое повеление души…
Вглядитесь как следует в глаза отца. Знаете, что говорит его взгляд? Знаете,
Какая его мучает мысль? Он думает: если ты, палач, если ты, антисоветчик
сволочной, прав, то жизнь моя, мои преступления, мои идеалы и мои страдания
были бессмысленны, значит, я прожил жизнь зря!.. Вот что говорит его взгляд…
Кивает…
Слушай, Понятьев! Ради отца Ивана Абрамыча говорю я тебе это
сейчас, и ты мне верь. Кому-кому, а мне ты можешь поверить: не зря ты прожил
свою жизнь, если за минуту до смерти ты поймешь, что совсем или во многом
прожил ты ее зря, и страдания твои обретут смысл, идеалы ложные
саморазоблачатся, преступления, смею полагать, направятся к искуплению, а все
остальное в руках Творца… Ты мотай своей башкой, да не забывай сказанного,
Как-никак, а все наши жизни вместе закручены в небесполезную для мира, я верю в
это, канительную круговерть истории Российской империи.
Я тебе, Понятьев, желаю человеческой кончины, потому что
ужас за человека вообще охватывает меня, когда я вспоминаю лазаретный тесовый
заборчик и длинный синий хер, торчащий в дырке, и женщин, по очереди к нему
подходящих и тыкающихся в него, согнувшись в три погибели, и отбегающих вдруг с
хохотом, стыдом и облегчением, бедных женщин, не ведающих, может быть, что за
забором не мужик-богатырь стоит, подбоченившись, да играючи, побиваючи все
половые рекорды Геракла, а четверо доходяг, больных и голодных, держат на руках
живую колодину, которая никак не может извергнуть семя, несмотря на всю мощь и
сумасшедшее холодное желание. Слезы текут из его взъяренных глаз, когда женщины
за заборчиком слетают, как птички, с неразрешающегося сладостной победой члена,
а на головы доходяг падают куски хлеба, пачки махорки, брусочки сала и замыз–
ганный сахарок – гонорар несчастному самцу и его запыхавшимся ассистентам… Я
тебе желаю, Понятьев, человеческой кончины…
Глава 70
Доброе утро, Василий Васильевич. Будите папашку. Пописать
ему дайте. Оденьте. Слуг не будет… Вот и хорошо, что вы со всем справитесь
сами. Я бы тоже справился. Но, думается, мой отец предпочел бы несколько
смертей одному дню из жизни Понятьева… Дело не в инвалидности, как вы изволили
выразиться… Идите и волоките его сюда. Вот-вот парад начнется. Позавтракаем
слегка, а часа в три за стол сядем… Из-за погоды самолет задержался с квашеной
капустой, а так все готово. Кое-что готовится… Это – намек, но всего лишь
на поросенка с гречневой кашей. Вы, я вижу, уже трястись начали. Успокойтесь и
не портите мне настроние, Я – именинник. Шестьдесят лет. И трястись надо мне, а
не еам. Так вы с двух шагов промажете. Идите. Слышна он уже кровать раскачивает.
…Сюда вот сажайте его. Я ящик включу. Доброе утро, Понятьев!
Как спалось?.. Что снилось?..
Закидывайте, Василий Васильевич, в папашку салатик
и:помидор, севрюжку, омлет. Поздравляю тебя, Понятьев, с шести десятилетием
твоей революции, твоей карьеры, твоих мелких бытовых радостей, гулева твоей,
похожей на Ильича, дохлой но ряженой идеи!
Помнишь, на съемках следственного эпизода «Красная суббота»
я устроил перекур, а ты сел на бревно рядом с Лениным-князем и сказал,
посмотрев на колокольню Ивана Великого, на Царь-пушку и золотые радости
соборов:
– Ничего! Когда-нибудь построят здесь вместо всего
этого дерьма мемориальный плац! Поскачут по нему за горизонт бронзовые всадники
с саблями над головами, трубы каждый час будут трубить «в поход», колхозники в
карауле сменят рабочих интеллигенты – колхозников, интеллигентов – солдаты,
солдат – кадровые партработники, и так до конца времен. А сбоку забьет из
фонтана красная, горящая на солнце и в зареве вечного огня эмульсия. Чтобы
помнила всякая шваль кровь пролитую революционерами всех времен и народов. На
месте Успенского «стену памятных расстрелов» возведем. К ней торжественно будем
ставить истинных врагов народа, хулителей учения Маркса, руководителей
капиталистических стран и лидеров профсоюзов США, с особенным цинизмом
глумящихся над основными положениями «Капитала». А таких гадов, как Гитлер,
Муссолини, Черчилль, Франко и Рузвельт, будем привозить в клетках, показывать
пионерам и октябрятам и отдавать обратно. Все наши жертвы окупятся, вся клевета
кровавым потом выйдет из времени, как в парной, стиснем мы зубы и скакнем в
коммуну! А вот здесь, на этом месте построим из булыжника «пирамиду оружия
пролетариата»!
– Зачем вам коммуна, товагищ? – быстро, картаво, с
мастерской лукавой прищуринкой спросил князь. Был он бледен, устал, и я усердно
подмигивал, чтобы не вздумал он размозжить тебе, Понятьев, голову булыжником.
Реквизиторы захламили им перед съемкой всю площадь.
– Чтобы не работать. Работать за нас машины буду а мы
станем развивать в себе безграничные способности, – ответил ты. Помнишь?
– Но вы, как известно, не габотаете уже двадцать лет,
сказал князь. – Вы, батенька, до агхипгедела газвили все свои способности
магодега, судьи, палача, насильника, похотливого козла, законченного пагазита,
демагога, лжесвидетеля, а пользуетесь всеми социальными благами бесплатно и еще
делаете вид, что не замечаете своего существования в коммуне. Не-ха-га-шо!
Очень не-ха-га-шо! Пгосто агхипелаг гедонизма и сибагитства завоевали себе наши
конквистадогы! Вы же конквистадог, батенька! Вы Азеф нгавственности!
– Не знаю, с кем говорю, – враждебно и злобно
ответил ты, – но тут диалектику знать надо, а ты только картавить умеешь,
артист хуев! – урочья природа в тебе тогда заговорила. – Я миллионами
людей руковожу, полстраны тяну в коммуну, в ответе за все, жизнь, можно
сказать, кладу на общее дело, так что ж, не прокормит меня, что ли, народ, не
оденет и не обует?
– Оденем. Обуем, накогмим. Бушлат, башмаки, когка хлеба
всем будет, – сказал князь. – Вы сами лишили себя свободы: диалектика,
судагь! ..
Вы, Василий Васильевич, не забывайте кормить папашку.
Кофейку налейте.
Помнишь, Понятьев, тот разговор с Лениным?., Не помнишь.
Точнее: вы, коммунисты, умеете забывать все, мешающее продвигаться вперед
сквозь бурелом времени. Ваше дело махать по сторонам топориками, прорубать
дорогу в чаще и жрать в голодном бездуховном пути члены и души себе подобных.
Ваше дело – тупо нести над собой самый лукавый в истории человечества лозунг:
«Да здравствует коммунизм – светлое будущее всего человечества!» и не видеть
его изнаночного содержания, сформулированного для самого себя отцом советской
партийной уразеологии – Дьяволом. «Коммунизм – это каннибализм сегодня!
Каннибализм – это коммунизм завтра!»
Пейте кофеек, пейте. Вы тогда сказали князю, что вас, как
коммуниста, от него отличает полное подчинение своей воли и совести стремлению
к Цели, что так называемую личность вы приносите как жертву на алтарь общего
дела и благодарите партию и Сталина за трагическую возможность сделать это,
благодарите за ПОНИМАНИЕ этого.
