Официант принес новое блюдо — где из густого розоватого соуса выпирали фасоль, кукуруза, ломтики еще каких-то овощей. Видимо, мясо, как и в супе, пряталось где-то на дне тарелок.
— И что было потом? — поторопила Дамира с рассказом смолкшего нуара.
— Потом я заснул, — развел руками тот и поменял перед собой тарелки.
Женщина надолго задумалась, ковыряясь ложкой в тарелке, хмыкнула:
— Похоже, потом была ядерная зима, которую мы считаем беспричинным Великим оледенением. За кого был твой бог? За тех, кто хотел меняться, или за тех, кто против?
— Мой бог хотел мира и покоя для всех. И еще очень, очень многие думали так же — и они спрятались от ужаса грядущих битв в усыпальницах. Они не желали меняться, но не считали нужным запрещать это другим. Им не за что было сражаться. И они ушли, чтобы восстать, когда все закончится.
— И влипли под ледник. Семьдесят тысяч лет плюс-минус двадцать вместо нескольких месяцев, — закончила вместо него археологиня. — Подумать только! Мне даже захотелось посмотреть на лицо твоего бога, когда он поймет, куда попал.
Нуар промолчал, ловко поглощая добытое из жижи мясо — и не просто так, а разделывая вилкой и ножом. Длительные просмотры кино о красивой жизни весьма благотворно отразились на его поведении.
— В начале двадцатого века, Шеньшун, люди ездили на лошадях, — сказала Дамира. — А через сорок пять лет уже кидались ядерными бомбами. Если война богов затянулась… Ты даже представить себе не можешь, что за оружие они успели понапридумывать.
— Не могу, — согласился страж. — Но я с тобой согласен. Мы поедем в Мачу-Пичу.
— Здорово! — кивнула археологиня. — Почему ты так решил?
— Ты только что сказала, что даже боги способны ошибаться. Вдруг ты права? Что, если бог запретит тебе эту прихоть? Я не хочу, чтобы у тебя остались сожаления о нашей встрече. Раз ты желаешь увидеть в этой жизни Мачу-Пичу, я исполню твое желание.
— Мачу-Пикчу, — поправила Дамира. — А что, я правда это сказала?
— Нет тех, кто «за», нет тех, кто «против». И даже те, кто ничего не желал… — Нуар осекся. Дамира проследила за его взглядом и увидела двух полицейских. Те уже расстегивали кобуры с пистолетами.
— Нет! — крикнула она, хорошо зная, какую ненависть успело поселить в страже богов огнестрельное оружие.
Но патрульные уже выдернули стволы. Одновременно Шеньшун ударил снизу стол, отрывая от земли, и тут же с силой пнул ногой. Взметнулась парусом скатерть, грохнулись на каменные плиты мостовой чашки, блюдца и тарелки, разбиваясь и расплескивая еду. Столешница врезалась углом в грудь одного полицейского, чуть довернулась, ударила второго и только после этого кувыркнулась вверх, через их головы. Но оба блюстителя порядка все равно упали. Нуар опустил на скатерть тарелку — свою он, оказывается, успел поймать, — сделал несколько шагов, стремительно добил копошащихся мужчин ударами в голову, вернулся на стул, поднял тарелку и продолжил трапезу, не преминув удивиться:
— Почему в вашем мире все постоянно друг в друга стреляют, смертная?
— Что ты сделал? — нервно сглотнула Дамира.
— Если бы я их не оглушил, они снова схватились бы за эти штуки, — пояснил нуар.
Из кафе выскочил официант, обозрел случившееся и рыбкой нырнул обратно. То ли скрываясь от разборок, то ли торопясь звонить в местный участок.
— Это же полицейские! Они следят за порядком!
— Разве мы что-то нарушили?
— Теперь — да! — Она оглянулась на кафе и вскочила. — Хватит жрать! Уходим отсюда, уходим!
Дамира схватила его за руку и лихорадочно поволокла прочь, свернула в первый же проулок, потом в другой, пытаясь понять, как проще всего добраться до гостиницы.
— Черт, ты что, еще не врубился?! Это же полиция! Это же каста! Они за своего кого угодно пристрелят и на самоубийство спишут!
— Это всего лишь смертные… — не понял ее беспокойства нуар.
— А как смертные стреляют, уже забыл? — чуть не зарычала она. — Ты у них двух человек избил. Они теперь на тебя всех «полканов» спустят!
Археологиня волокла его по улице, лихорадочно соображая, что теперь делать? Опыта в таких приключениях она не имела, но понятно было то, что из города нужно было сматываться, и как можно скорее.
— Где же эта чертова гостиница?!
Вдалеке завыли сирены, уносясь им за спину. Миновав очередной перекресток, женщина остановилась на углу широкой улицы, посмотрела по сторонам:
— Есть! Мы мимо вон той витрины проходили, когда к Саксайуаману шли! Туда! — Через пару минут они уже забежали в прохладную гостиницу, Дамира подошла к стойке, протянула руку портье: — Ключ! Вот тот, как его, черт, по-испански? Короче, вон тот!
Пожилой портье, вспотев лысиной, смотрел на нее расширенными глазами и не шевелился.
— Сумасшествие какое-то! Шеньшун, посмотри, чтобы он никуда не позвонил. — Обежав стойку, археологиня сдернула с гвоздика ключ, взметнулась наверх, спешно сгребла скромные пожитки из двух пар белья, духов и помады, сбежала вниз.
Портье, теперь уже во влажной рубашке, стоял в той же позе и немигающе смотрел на нуара.
— Ты его что, газировкой облил?
— Мне кажется, он повредился рассудком, Дамира.
— Теперь… — Пару секунд она боролась совестью. Но потом вспомнила, что аванса за номер никто не вернет, и потребовала: — Пусть отдаст ключи от машины.
Нуар перевел, и портье послушался, передав ей связку, на которой висела куча лишнего хлама из оплетенных шерстинками камушков, медных амулетов и амбарных отмычек.
— Пусть идет в наш номер и ложится спать.
Портье послушался.
— Несколько часов его никто не хватится, — облегченно перевела дух археологиня. — Успеем удрать из города. Думаю, из-за пары сотрясений мозга всемирную облаву на нас никто не объявит.
Во дворе она забралась в бледно-розовый потертый «Форд» с грузовым кузовом, на котором накануне вечером к кухне привозили припасы, с первой попытки подобрала ключ, завела двигатель. Могучий нуар с трудом втиснулся на пассажирское сиденье, и Дамира тут же воткнула передачу.
— Куда мы едем?
— Не знаю. Но аэропорт нам точно противопоказан. Он слева. Значит, нам в другую сторону.
Ученая угадала совершенно верно. Город закончился уже через полтора километра, и ни один полицейский так и не попытался их затормозить. Впереди открылся бескрайний простор — если так можно назвать узкую щель между горными склонами, в конце которой синело небо, густо увешанное белыми пушистыми облачками.
Дорога оказалась на удивление великолепной: две полосы ровного, даже гладкого асфальта, отсыпанная мелким щебнем обочина, яркие дорожные указатели.
Археологине не мешало даже то, что перуанцы, явно экономя каждый свободный уголок, проложили трассу не по долине, плотно изрезанной квадратиками полей, а по горным склонам, и шоссе то поднималось, то пускалось вниз, иногда путаясь в головокружительных серпантинах.
