— …проясни нам один вопрос, — закончила толстуха.
— Стоп, богиня! — оборвал Гекату Еремей. — Ты всегда так рассказываешь, что через минуту у любого с непривычки голова закружится, а через две он уже… потеряет аппетит. Давай лучше я.
«Деловая» ипостась небрежно махнула рукой: «Валяй».
— Значит, от базы мы поехали к месту раскопок…
— И что там теперь творится, на базе?! — напряглась археологиня. — Ведь должно быть расследование, да? Там все наши отпечатки!
— Ничего там не творится, — отмахнулся Еремей. — Спящие проснулись, приезжие ужаснулись, полковник Широков отчитался об обнаружении и ликвидации диверсионной группы, и даже показал журналистам захваченное у негодяев вооружение. Теперь наверняка думает, каких ему «глухарей» на залетных «псов войны» повесить, благо оправдаться они не способны? Он там столько бреда, полагаю, наслушался, что лишних свидетелей искать не станет. А вот у раскопок все так аккуратно заделано и укрыто, что комар носа не подточит. Гостей там точно не появлялось. Вы нас не просветите, Дамира, что там у друга Кристофера за планы нынче в голове, и куда он направляется? Ждать его нам в Пермском крае или не ждать?
— Не ждать, — мотнула она головой. — Нас из вашей ловушки только трое вырвалось, с голыми руками. Какие уж тут раскопки? Только домой возвращаться. Пока мы плыли в лодке, он много рассуждал, вспоминая, что про усыпальницы богов и вы, и Шеньшун говорили во множественном числе. То есть, в разных местах земного шара должны находиться другие захоронения, которые еще не вскрывались. Он надеется их найти. Доктор Истланд сильно опасается, что в Россию его больше не пустят, а гробницу Шеньшуна русские археологи будут исследовать сами. Мы, то есть. Что тайну ее существования до нового археологического сезона скрыть уже не удастся.
— Значит, смылся, — подвела итог Геката, и бутылка с обломанной пробкой внезапно выстрелила в потолок, выдав слабо шипящую пену. Все рассмеялись, Дамира стала разливать вино. Очевидно, любимый ее доверия в этом вопросе еще не заслужил.
— И что теперь? — спросила археологиня, поднимая бокал.
— Теперь все, — ответила «лягушонка».
— Ты подделаешь отчет экспедиции, — предсказала «деловая» ипостась.
— Могильник будут считать изученным, — добавила толстуха.
— И не представляющим ценности.
— Хотя государство возьмет его под охрану.
— И может быть…
— …даже повесит табличку.
— Ты, однако, все равно будешь следить…
— …дабы никто из любопытных не сунулся туда с новыми раскопками.
— И решительно такие попытки пресекать.
— А нуар будет следить за тобой…
— …днем и ночью.
— Любить.
— Холить.
— Ласкать.
— Носить на руках.
— Беречь от невзгод.
— Целовать.
— Баловать.
— Восхищаться.
— И снова любить.
— Но ты особо не обольщайся.
— Ведь ни твои глаза…
— …ни твои руки…
— …ни твои губы…
— …ни даже священная для него усыпальница тут будут совершенно ни при чем.
— Он просто иначе не умеет…
— …любить…
— Ой, мама! — дернулась на стуле и потерла пальцами виски Дамира. — Голова закружилась…
— Ну, а я отправлюсь в Европу, — продолжила Геката устами «деловой» ипостаси. — Шеньшун намедни высказал одну очень интересную мысль. Вдруг он прав, и в моем мире завелся какой-то «крот»? В общем, нужно хорошенько поискать. И, может быть, кого-то шлепнуть. Ты мне поможешь, челеби?
— Само собой, Геката. Но сперва навещу одну смертную. Она, конечно, меня не раскапывала… Но без нее мне все равно чего-то внутри не хватает. Хотя от своей клятвы Укрону я не отрекаюсь, фария. Телефон всегда со мной, богиня. Просто позвони.
— Постойте! — вскинулась археологиня. — Так ты что, и есть та самая богиня Геката? Разве тебя не выдумали? То есть, ты настоящая? Та самая? Которой поклонялись греки втайне от самих себя? Которой строили храмы коринфяне, римляне и египтяне?
— Уж какая есть, — развела руками толстуха.
— Значит, тебя не выдумали? — повторилась Дамира. — То есть, я хочу сказать, а откуда ты тогда появилась? А где остальные боги, кто они?
— Геракл сын Зевса, Персей сын Зевса, Гермес сын Зевса, Загрей сын Зевса, Исаион сын Зевса, Карпос сын Зевса, Лакедемион сын Зевса, Пеласг сын Зевса, Сабасий сын Зевса, Сарпедон сын Зевса, Тантал сын Зевса, Эак сын Зевса… — «Лягушонка» остановилась и уточнила: — Тебя вообще кто из самцов больше интересует?
— Ты чего, обиделась, что ли? — не поняла археологиня.
— Думаю, что она вообще единственная реальная из древних богов, — ответил за союзницу Варнак. — Но вся слава всегда достается мужчинам. Даже если для этого их приходится выдумать.
— Ничего я не обиделась, — наконец высказалась «деловая» ипостась.
— Без мужиков тоже было бы скучно, — закончила ее мысль толстушка.
— Но если ты единственная — то как ты возникла, где родилась, откуда пришла? — засыпала ее вопросами Дамира.
— А надо ли вам знать это, смертные?
— Конечно, надо, очень интересно! — в один голос подтвердили и Варнак, и археологиня, и даже нуар.
— Нет в рождении богов ничего возвышенного и прекрасного, — отпила пару глотков шампанского Геката. — Я помню только страх, невыносимый животный ужас — вот что такое мое начало. Вам этого не узнать, смертные, для вас все начинается со счастливого, беззаботного детства. С вами нянчатся, играют, сюсюкаются, кормят. А ты, страж богов, из того времени сумел вовремя сбежать, спрятавшись в свою каменную вакуоль. Война прошла мимо тебя. А меня создавали именно для нее.
«Лягушонка» отпила из бокала еще немного, и вместо нее продолжила толстуха:
— Ты возникаешь в родовом стебле, и просыпаешься в тот миг, когда он исторгает тебя наружу, отрывая от тела свои поры, через которые питал соками все время выращивания. Просыпаешься от боли, кричишь, вскакиваешь, еще не понимая… Да вообще ничего не понимая. Ты видишь сразу три места, но тебе это кажется нормальным. Ведь ты не знаешь, что бывает по-другому. В одном месте дают еду, в другом воду, в третьем ведут на воздух, и ты ощущаешь, как бьются окрест десятки и сотни собачьих сердец. Солнце, небо, тепло и холод — все впервые. Но ты видишь нуара со знаком рода, испытываешь потребность повиноваться и слышишь приказ. Приказ ясный и подробный. И понятный. Ведь с какой-то частью знания ты уже родилась, а что-то начинаешь понимать, осматриваясь, дыша, наедаясь.
Рассказчице потребовалось промочить горло, и повествование продолжила «лягушонка»:
