Рядом сел некто, склонился к самому лицу, газур это понимал по близкому дыханию, щекочущему ухо. Все силы уходили теперь на поддержание должной безвольности тела.
— Ненависть сладка, — шепнул женский голос. — Наша общая ненависть, наша… Общая цель. Общая цель, наша. Общая цель сладка… наша общая цель, месть араави. Все допустимо во имя мести, месть свята, месть чиста и сладка. Наша общая месть. Общая.
Горячий гнев улегся, остыл от близости мраморного пола и от дыхания врага. Яоол ощущал себя ледяным — он знал слово и полагал, что теперь понимает и его суть. Мысли легко и ровно выстраивались в должную последовательность. Сила голоса сирены пропадала впустую, Яоол не мог представить себе ни единой цели, общей с тем, кто сейчас коралловой змеей кусал душу и вливал в уши мучительнейший яд…
Сирена склонилась низко, и Яоол отчетливо представлял себе ее положение, ощущая прикосновение ткани к руке, колена — к боку, пальцев — к затылку. Он выжидал лишь потому, что знал силу голоса и нуждался в единственном безопасном моменте. Сирена завершила очередное слово и вздохнула.
Золотая игла — разогнутый браслет повелителя, змейка с заточенным хвостом — впилась в горло безошибочно. Яоол открыл глаза как раз вовремя, чтобы поправить стремительное движение. Сирена захрипела, отчаянно забилась, но повелитель уже сидел на ее спине, без жалости заламывая руки и стягивая запястья сорванным с одежды поясом.
— Горло у вас — единственная слабость. — Усмешка получилась короткой, кривой.
Яоол звучно щелкнул пальцами, вызывая стражей. На привычный сигнал они явились мгновенно, с первого взгляда поняли, побелели — и вцепились в сирену с осьминожьим усердием. Газур позволил помочь себе подняться, сел.
— К вауру тайного дела, — тихо велел он, жестом вынуждая развернуть сирену к себе лицом. — Так… Всех людей Гооза, кто еще в покоях, похороните в море, их безголосого слугу сюда, но проткните горло, не желаю новых ошибок. Лекарь!
Рослый воин в багряных одеждах уже склонился над старым слугой, и газур совсем не желал слушать приговор… Но не мог прятаться от того, что уже произошло.
— Он плох, — тихо признал лекарь. — Если повелитель дозволит вымолвить недопустимое…
— Лишь бы не худшее, не медли, — поморщился газур.
— Голос сирен храма еще вернет его, — едва слышно шепнул лекарь, покрываясь потом, но не смолкая. — Энэи Лоота, говорят, к старости увлеклась исцелением, энэи Дио — ее ученик. Он в храме возле пристани прямо теперь, тут рядом…
— Так делай что следует, — рявкнул газур, с трудом пряча радость. — Бегом! Где носилки? Почему никто не готов к тому, что приключилось? Лодку, все прочее, почему я должен за вас думать?
Стражи засуетились быстрее прежнего, уложили Соала на тяжеленную скамью из столь ценимого газуром кедра и помчались прочь, убедив себя в посильности ноши. Лекарь склонился над газури.
— Кровь ударила в голову, — осторожно предположил он. — Жить будет, скоро очнется. Но, повелитель, умоляю стойко принять худшее: удар может лишить ее подвижности ног или даже всего тела. Так бывает.
— Ничего, главное — жива, — порадовался газур.
Он сел на пол рядом с женой, равнодушно вылил ей на лицо кувшин воды. Хлопнул по щеке, повторил движение. Темные глаза приоткрылись узкими щелями.
— Вот мы и объяснились в любви, — с отчетливым удовольствием сообщил газур. — Я так долго винил себя и даже подумывал, не ошибаюсь ли в подозрениях… Но я слышал твои слова. «Наша семья не может потерять все» — это ведь об отце, его власти над торговым людом и его жадности… Вашей общей жадности. Ты меня любила безумно, теперь нет сомнения. Так можно любить только бездонный сундук с золотом. Что рядом с ним жалкий островок и ничтожный домик в глуши?
Женщина смотрела из-под век с растущим ужасом, ее губы дергались, но непослушный язык отказывался внятно выговаривать слова оправдания. Газур отвернулся и снова сел к столу. Ваур тайного дела явился, едва ему сообщили о случившемся.
— Весьма быстро, — вроде бы похвалил газур. Указал на стол, затем на жену: — Я еще не успел бы остыть… Не зеленей, ты не божество и я знаю меру твоих сил и твоего усердия. И не прошу звезду с небес, просто найди того самого повара, того самого торговца ядами, тех самых глухих слуг у дверей и говорливых — при кухне. Я не желаю казнить неповинных и становиться злодеем в глазах всего Древа.
— Полное дознание, — негромко сказал ваур. Испросив жестом дозволения, он, кряхтя, сел у стола. Тучность мешала ему переносить бремя новостей стоя и сохранять рассудительность.
— Прием назначаю на полдень, — велел газур. — Большой прием. Я желаю дать вауру торгового дела право все выслушать и сказать то, что он пожелает. Также я приму все жалобы таоров и торговцев. И… — Газур поморщился. — Отловите коралловых змей. Некоторые дурные сны сбываются, увы.
— Укус в шею или в руку? Она провела сюда сирену, — сухо напомнил ваур, покосившись на газури. — Иного человека мои стражи не стали бы слушать и не пропустили бы, тем более в ненадежном сопровождении.
— Знаю. Змей я велел отловить для ваура, он виновен в безмерном воровстве, предательстве Древа и содействии нашим недругам с севера, так что казнь для него понятна. С этой женщиной я всего лишь расстаюсь, не простив ей предательства, огласите ее вину и мое решение, выделите лекаря, подберите островок поменьше и подальше, домик, наименьшее для обслуживания число людей… — Газур снова поморщился. — Она всего лишь жалкое существо, пойманное на наживку медового голоса. Она полагала, что я не пострадаю. И я не желаю, чтобы моих жен, даже бывших, казнили столь страшно. К тому же жизнь для нее — тоже наказание.
Газур отвернулся и предложил унести женщину. С интересом глянул на слугу сирены Гооза, уже доставленного стражами.
— Я составлю твоему хозяину послание, отнеси его, — велел Яоол. Посмотрел на ваура, уже готового записать слова повелителя. — Или я получу то, ради чего позволили использовать лодки сборщика податей, или некто лишится права доносить до нас свои слова и искать общие… цели. Это все.
Слугу увели, приняв с поклоном запечатанное послание. Газур еще раз поморщился, нехотя распорядился доставить к купальне необходимые для большого приема одеяния и прислать слуг для плетения волос.
— Осмелюсь сказать… — осторожно промолвил ваур тайного дела, хотя обращаться к газуру, уже отвернувшемуся от подданного, нельзя.
— Я знаю, — шагая к дверям, согласился Яоол. — Теперь я буду должен Эраи Граату то, что он изволит запросить. Надеюсь, так и произойдет. Смерти Соала я не прощу ни ему, ни этой чудовищной старухе Лооте.
Глава 3
Крид и не пытался умничать, выбирая курс.
Простившись с братом и проводив взглядом шхуну, он нацелил лодку носом на юг. Ежедневно Крид, покончив с ранней трапезой, принимался громко и разнообразно, на языках тэльров и оримэо, окликать «русалок». Припасы еще не вызывали печали худобой мешков, воду тоже не требовалось экономить, когда зов принес результат.
