Мимо по каналу ледоходов прокатился кораблик. Я увидел сквозь стекло кабины молодую и богато одетую женщину. На миг ее взгляд коснулся меня, и в нем не было ничего, кроме смертной скуки. Те места, откуда она ехала и куда направлялась, — не вызывали в ней никакого интереса. Гораздо любопытнее были чувства ее спутника, сидевшего за штурвалом.
Женщина стояла позади него, чуть отстранившись, а тот злился на нее и очень хотел добраться до дома, чтобы…
Я покраснел, почувствовав, что он думает о своей спутнице. Для подростка это непростое понимание, что иногда акт так называемой любви оказывается завуалированной местью.
— Явно знатные, — заметил мой интерес Фарри, и его губы скривились в печальной улыбке. — Хорошо им, наверное, живется.
— Не думаю… — Я не хотел рассказывать про свой дар.
— Поверь мне, хорошо. Когда-то давно… — Он умолк. Меня никак не укололо это «давно» из уст пятнадцатилетнего мальчишки.
— Куда пойдем?
— Предлагаю по трактирам — я обошел с пяток, но есть ведь и еще. Снег убирать, дерьмо носить. Должна ж найтись хоть какая-то работенка, а? А если повезет, сможем и комнату получить. Потом выкупим твой компас…
Фарри больше не держался за Эльма. Их дружба зачахла после нашего спасения из поселка рыбаков. Может быть, виной тому случившаяся с силачом перемена. Сейчас я понимаю, какую же травму он, человек, единственный талант которого — мощь рук и тела, получил после схватки с ледовой гончей. Но вряд ли это оправдывало такие изменения.
Позавчера Эльм, пьяный, ударил Фарри за то, что тот попросил так не напиваться. Едва держащийся на ногах мужчина отбросил мальчика в сторону, прижал его здоровой рукой к стене, а затем сунул к носу воспаленный обрубок.
— Это сделал твой собачий дружок. А выходит, и ты. Что хочу — то и делаю. Хватит, вы уже наделали делов. Я с вами вожусь только потому, что у меня перед вами собачий долг. Но как только вы выплатите мне ваш… Я буду рад сказать вам: прощайте, собачьи выродки!
Потом он посмотрел на меня, скривился от ярости:
— Ищи деньги за компас, малец. Остальное меня мало волнует. Не успеешь — я попытаюсь его продать. Может быть, мне перепадет билетец в соседний район. Как тебе такой расклад, собачья дрянь? А?
Я тяжело вздохнул, вспоминая ту беседу. Зарабатывал Эльм неплохо для вышибалы, но половину спускал на выпивку. Я и не знал, что он сторонник столь пагубной привычки, но Фарри рассказывал, что и в цирке пару раз у Эльма были неприятности из-за его страсти к шаркунке и белой водке.
— Идем. Работа сама к нам не придет, — бодро сказал Фарри, и мы зашагали по дорожке вдоль парапета. Я никак не мог оторваться от корабельных рвов. То тут, то там через канал были перекинуты обледеневшие мостки. Так, чтобы мачты грузовозов не достали их и не сорвали с места.
Мне так хотелось прокатиться на корабле по каналу. Когда слева и справа от тебя ледяные стены, а наверху, над твоей головой, ходят зеваки и провожают тебя, моряка пустынь, восхищенным взглядом.
Мечты… Я тяжело вздохнул и вернулся к реальности.
От Трущоб веяло бедностью и разрухой. Многие дома, даже общинные, в которых жило несколько семей сразу, почти разваливались. Кое-где снег продавливал крыши, кое-где заносил входы, откуда можно было выбраться только ползком. Пару раз я видел отчетливые щели, чуть прикрытые старыми смерзшимися тряпками. Как только они не мерзнут там, внутри? Энгу в городах дешевле, и ее значительно больше, чем в местах, где один шаман на сотню лиг, но неужели они всегда топят именно ею?
Странная логика для бедняков. Особенно вспоминая, как мы прекрасно согревались в пустыне, во временных хижинах, составленных из ледяных блоков.
Люди тут тоже были странные. Прохожие с подозрением и явно недружелюбно косились на нас, двоих подростков, блуждающих по городу.
— Чужаков нигде не любят, — пояснил Фарри. — Когда на одном месте живешь много лет — всегда смотришь волком на незнакомца.
— У нас в деревне гостям всегда были рады.
— Это не деревня, — отрезал парень. — В городах, в местах подобного типа всегда ждешь опасности от любого, даже знакомого человека.
Он будто раздулся от важности знатока. Но все равно в каждом слове Фарри чувствовалась боль. Я твердо для себя решил докопаться до того, что же случилось с ним в детстве. Почему он считает, что не заслужил такой жизни, и сам в принципе недолюбливает людей, несмотря на то что в общении с незнакомцами всегда улыбчив и добродушен.
Странные мне попались спутники… Но, в отличие от Эльма, Фарри пытался подстроиться к миру, а не гнул его под себя.
Весь день мы бродили по городу в поисках хоть какой-нибудь работы. Порой нас гнали прочь такие же соискатели, как мы, только они были взрослыми, крепкими и что-то да умеющими. А что умел я, кроме мелкой работы по дому да фермерских знаний?
— А тут есть теплицы? Я слышал, что они есть! — пришло мне в голову.
— Есть, — кивнул Фарри. — К югу от квартала знати. Но это, считай, и не город уже. Вот только чтобы туда попасть — нужно через Торговый район идти. А ты понимаешь, что это бессмысленно. Но ничего! Мы обязательно что-то найдем!
С каждым отказом он будто расцветал, в отличие от меня. Я смущался, когда Фарри, который взял на себя роль переговорщика, говорил с очередным нанимателем. Люди слушали его с усталостью, с раздражением, и я всегда знал, что они нас не возьмут, но мальчик расписывал свои и мои умения так ярко и красочно, что мне попросту было стыдно за столь откровенную ложь.
Фарри искренне верил, что нам повезет. Я чувствовал его. Он был из тех людей, что никогда не сдаются.
Но нам не повезло. Ни в первый день, ни во второй, ни в течение этой недели, ни в течение следующей. Больше месяца мы болтались по улицам Трущоб, тщетно разыскивая хоть какую-то возможность раздобыть немного денег. Каждое утро нас будил Эльм и отправлял на поиски работы, а когда мы возвращались ни с чем — зло цедил:
— Долг растет.
За недели поисков я уже смог ориентироваться в городе один. И знал, что среди кожевен можно нарваться на неприятности: местные работники грубо чурались незнакомцев и набирали людей только из гильдии Кожных Дел. А в узких, часто занесенных улочках между жилыми домами можно вступить в только что выплеснутые нечистоты, потянуть ногу или и вовсе пропасть. Пару раз я видел, как стражники, суровые бородатые воины с белыми воротниками и в медвежьих шапках, вытаскивали из лабиринтов мертвецов. Пять раз меня пытались ограбить, а одним вечером я еле сбежал от шайки враждебно настроенных подростков. Жизнь в Трущобах оказалась непростой. Даже днем можно было наткнуться на неприятности, когда тебя выталкивали из толпы в переулок и бесцеремонно обыскивали, ища хоть что-то ценное, но, разочаровавшись, сопровождали тумаками обратно и ждали следующей жертвы. Стража в таких местах почему-то не появлялась.
