Я ничего не сказал.
Наутро пришел второй вышибала Райдэлана, Ноулз. Здоровый и косматый, как медведь, он остановился на пороге и пробубнил:
— Ну что, боец, готов к походу? Буря улеглась, но хозяин велел тебя проводить, куда тебе надо. Впрочем, я вижу, этот ублюдок тебя знатно отделал, ты и по хорошей погоде один не доберешься.
Я понял, что слухи о моем избиении разлетелись по всей таверне.
— Эльму хорошо досталось, если хочешь знать, — сказал Ноулз. Он был бородат, а глаза его запали так глубоко, что казалось, будто он красит веки тенями. — Этот психованный кретин, правда, заслуживает большей взбучки, но в метель даже путевой столб радость, верно, да?
Он с неуклюжей заботой помог мне одеться.
— Гнать его надо отсюда. Никогда не прощу, как он Святу руки поломал. Свят хороший парень был, не то что этот… — пробурчал он. — Ну, боец, идем?
Я кивнул. Все тело болело. Хотелось опять лечь, залезть под одеяло и спать, пока все не вернется к тому, что было вчера утром, когда я был бодр и полон сил. При дыхании болели ребра, голова все еще кружилась.
— Давай, обопрись на меня, что ли…
Мы вышли в коридор, медленно прошли до общего зала. И там столкнулись с Эльмом.
— Шестьдесят монет, собачий сын, — с ходу сказал тот.
— В сторону отойди, а то, клянусь Темнобогом, я сдерживаться не стану, — заворчал Ноулз.
— Не с тобой говорю! — Эльм посмотрел на меня. — Я погорячился, но и ты неправ. Твой долг шестьдесят монет.
— Но я же отдал тебе пять… — просипел я, с ненавистью глядя в его близкопосаженные поросячьи глаза.
— И должен еще шестьдесят.
— Ты чего, еще и деньги вымогаешь, что ли? — начал звереть Ноулз.
— Отнюдь, он может не отдавать. Верно ведь, собачий сын? Можешь же отказаться от долга, так? — прищурился Эльм. — Так скажи мне: все, старина Эльм, не должен я тебе ничего. А?
Компас, проклятый компас, проклятый Одноглазый, проклятые ледовые гончие! Несчастный Фарри…
— Я… отдам…
— Вот и все, видишь. — Силач посмотрел на бородатого напарника. — Никакого вымогательства.
По моим расчетам выходило, что мы должны не больше тридцати монет. На душе стало тоскливо. Но спорить с Эльмом… К концу зимы нам с Фарри удастся заработать шестьдесят монет, если мы не будем покупать ничего лишнего (хотя одежда стоит денег…). Главное, чтобы циркач не увеличил сумму еще раз.
— Удачи тебе, Эд ан Бауди, — улыбнулся мне Эльм. — Заходи еще.
Глава восемнадцатая
Шэлли
Когда меня, избитого, едва передвигающего ноги, приволок на ферму мрачный Ноулз — первой, кого я увидел, была Шэлли. Так случилось, что в тот день старик Раск ушел в город вместе с Фарри, и девушка осталась в теплицах за главную.
Неуклюжий бородач в дом не пошел и, кивнув мне на прощание, исчез в поднявшемся кружеве мелкого снега.
— Светлый Бог, что с тобой приключилось, Эд? — причитала Шэлли, помогая мне раздеться. Я не сопротивлялся: долгий многочасовой переход по снежному городу уничтожил всякую способность действовать самостоятельно.
— Мы все изошлись, когда ты не вернулся. И, видимо, не зря. Что произошло, Эд?
Я что-то промычал невнятное, но слабость и боль в теле тянули меня к кровати, а не к беседам.
— Ой, дедушка разозлится… Но его можно понять: наемный работник — и в таком виде.
Сверху на меня опустилось одеяло.
— Кушать хочешь?
Еле хватило сил, чтобы отрицательно мотнуть головой.
— Спи, давай поспи, — поняла меня Шэлли. Ее белокурая головка качнулась вперед, и я почувствовал, как мягкие губы коснулись моего горящего лба. — Ой, бедняжка ты какой… Как же тебя угораздило? Хотя сам виноват: незачем в Трущобы ходить, когда темнеет. Не дурачок же, знаешь, какая там жизнь.
Она что-то еще говорила, но я проваливался в сон, и потому не скажу точно, о чем там было. Что-то про старика Раска и Фарри. Что-то про их планы… Не помню.
Когда хозяин теплиц вернулся домой, я уже смог выбраться из кровати и максимально привести себя в пригодный вид. Синяков под глазами и ссадин на лице было не скрыть, но хотя бы то, как болело тело, мне удалось скрыть.
Я встретил его за столом, неловко ковыряясь в тушеных овощах с жестким мясом бродуна. Старик пришел не один, что означало отсрочку моей экзекуции. Вместе с ним явился высокий, болезненного вида мужчина с татуированным лицом. Глаза незнакомца лихорадочно горели, и он постоянно двигал челюстью, отчего слышалось тихое похрустывание.
Меня незнакомец не удостоил даже взглядом, сразу уставившись на Шэлли. И взор этот был как у покупателя скота на рынке. Мне сразу не понравился этот человек. Как, впрочем, и белокурой внучке Раска.
— Вот, — сказал старик, едва зима осталась за порогом, вместе со стряхнутым снегом. Он неловко стащил с себя тулуп, помог раздеться гостю, буравившему девушку взглядом.
— Мастер Зоран пришел поговорить с тобой о вступлении в гильдию… — Раск старался не смотреть на внучку — и правильно делал. Грудь девушки гневно вздымалась, глаза сощурились. На гостя она взирала с откровенной злобой.
— Дедушка… — вымолвила Шэлли. — Я говорила тебе о…
— А я настаиваю! — вдруг взорвался старик. Он сел за стол, упершись руками в столешницу. Хрустнули видавшие лучшие годы суставы. — Пока не вернется твой отец, я несу за тебя ответственность. И ты будешь работать, где я скажу!
Я неосознанно сжался, оказавшись зажатым между двумя душевными ураганами и одним холодным штилем мастера Зорана.
— Папа не вернется, дедушка! — почти закричала Шэлли. — Да я лучше в гильдию Услады пойду, чем к этим… к этим…
— Собирателям, девушка, — прошелестел татуированный гилвдиец. Он остановился за спиной старика и продолжил щелкать челюстью. Глаза его лихорадочно бегали. — У нас есть имя.
— Твой отец обещал вернуться, и он вернется. Это его теплица тоже, — упрямо пробубнил старик. — И она станет его, и он заберет тебя из гильдии, если на то будет ваша общая воля. Но пока…
— Я не пойду к ним!
— Это не страшно, девушка. Путь чистоты не должен быть настолько неприятен, — покачал головой мастер Зоран. — Это путь веры, путь замысла Светлого Бога. Я понимаю твой гнев и говорю тебе — все уйдет, когда ты встанешь на праведный путь.
— Я никогда не встану…
— Тогда я выгоню тебя на улицу, и иди куда хочешь! — заскрипел Раск. О, я чувствовал его стыд, страх и гнев, смешанные в один коктейль. Я ничего не понимал, но слышал. — Твой отец… Твой отец хотел, чтобы ты шла дорогой Светлого Бога.
— Мой отец сбежал от тебя, старый дурак, — холодно отчеканила Шэлли. — Сбежал от твоих проповедей. Ему ближе холодный лед, чем ты. Как же ты еще не понял этого?!
