В больнице Ворон все же пришел в себя, но в
его глазах я видела смерть. Я сидела рядом с ним, выдавливала из себя улыбку и
чувствовала весь ужас той тьмы, что меня поглотила. Мои глаза наполнились
слезами, и я крепко зажмурилась, чтобы не показывать их Ворону. Я сидела в
свадебном платье, под которым меня жгло, как огнем, и молила Господа Бога,
чтобы выжил мой муж.
– Таня, не плачь, – с трудом
прохрипел Ворон. – Прости меня, что все так вышло…
– Не говори глупостей. Все будет хорошо…
Вот увидишь, все будет хорошо…
– Ничего хорошего уже не будет. Я знаю,
что умру. Извини, что я так мало побыл твоим мужем.
– Прекрати немедленно. Скоро ты пойдешь
на поправку.
– Понимаешь, я кручусь в таком мире…
Наверное, мне нельзя было заводить семью. Семья – это мое слабое место. Кто-то
пронес на свадьбу коробку со взрывчаткой…
– А кто? У тебя много врагов?
– У того, кто живет по законам
криминального мира, всегда есть враги, и от этого никуда не денешься. Прости. Я
и в самом деле верил, что мы будем жить долго и счастливо.
– Конечно, будем, – говорила я и
плакала. – Ты поправишься и бросишь этот гребаный криминальный мир. Мы
уедем с тобой за границу и начнем новую жизнь. На черта нужна такая жизнь, как
у тебя?! Постоянные покушения, конспиративные квартиры, какие-то непонятные
закрытые пансионаты… И не переживай, что тебя найдут за границей. Мы уедем с
тобой туда, где тебя никто не найдет. Мы купим домик в каком-нибудь городке на
берегу океана и будем жить тихо и счастливо, а все твои криминальные дела
останутся в прошлом. Там не будет зим, которые я так не люблю. Там будет
красивый, завораживающий океан. Это будет совершенно добровольное
затворничество, а самое главное, оно будет очень долгожданное и очень
счастливое. Нужно уметь вовремя уходить. Тебе нужно просто выйти из игры, и
все. Я уверена, что ты выкарабкаешься. Ты обязательно выкарабкаешься, потому
что у тебя есть я и потому, что ты очень сильный. Этот взрыв – это последнее
предупреждение о том, что нужно остановиться, что больше так продолжаться не
может. Нужно дать отдохнуть киллерам и успокоиться врагам и покончить со всем
одним махом. Жизнь в страхе – это не жизнь, и от такой жизни нужно сознательно
отказаться. Я женщина, а это значит, что я очень ранимая, очень эмоциональная и
очень искренняя. Я не хочу жить в страхе перед новыми перестрелками, похищениями,
расправами, не хочу, дрожа от страха, прятаться в закрытых подмосковных
пансионатах. Я не смогу жить в такой чудовищной гонке. Не смогу! Пусть так
живут другие! Пусть!
Пусть так живут те, кто еще не устал и кому
это нравится. Я никогда не хотела попасть в криминальный мир. Я попала в него
благодаря тебе, и мне в нем совсем не понравилось. И я не верю, что из него
нельзя уйти. Уйти, может, и нельзя, но сбежать можно. В твоем мире нельзя
приобрести спокойствие и стабильность, в нем можно только совершенно
безболезненно приобрести место в крематории или на кладбище. Я не хочу, чтобы
ты принадлежал криминальному миру. Я хочу, чтобы ты принадлежал мне и нашим
будущим детям. Я хочу, чтобы мы принадлежали друг другу. Я этого хочу…
В глазах Ворона показались слезы.
– Таня, прости меня.
– За что? Это ты прости меня, если я
что-то делала не так.
– Понимаешь, мне осталось совсем немного.
И еще у меня к тебе большая просьба.
– Какая?
– Я знаю, почему твой покойный муж Вадим
хотел тебя убить, но я бы очень хотел, чтобы ты этого так и не узнала. Поверь
мне, так будет лучше.
– Почему?
– Потому что если ты узнаешь, то не
сможешь дальше спокойно жить… Ты будешь мучиться.
– Но я должна это знать. Муж хотел меня
убить, а я даже не знаю за что!
– Не думай об этом и, если можешь,
попытайся его простить. Я не смогу тебе об этом сказать даже перед смертью.
– Ты просто обязан мне все рассказать. И,
пожалуйста, не говори о смерти, потому что ты будешь жить. Ты обязательно
будешь жить.
– Таня, я не могу сказать тебе о том, что
знаю. Это слишком жестокая правда.
– Я хочу знать правду, какой бы она ни
была.
– Поверь мне, существует правда, которую
лучше не знать.
– Как это ты не хочешь мне говорить?!
Гера, сейчас ты не можешь сказать мне, что я лезу в чужие дела. Это мое дело, и
даже если ты не скажешь мне правды, я все равно ее узнаю.
– Я не смогу тебе это сказать. У меня не
повернется язык.
Встав с кровати, я слегка приподняла свадебное
платье и встала перед умирающим Вороном на колени.
– Гера, видишь, я стою перед тобой на
коленях. Я тебя умоляю… Я еще никогда в жизни ни о чем тебя так не просила.
Пожалуйста… Прошу тебя, пожалуйста… Ведь ты мне обещал. Ты мне клялся. Ты мне
слово давал… Где же твое слово?! Настоящее мужское слово!
– Таня, я не знаю, как ты будешь с этим
жить…
– Нормально я буду жить. Нормально. Гера,
перед тобой женщина на коленях стоит.
– Если бы я мог, я бы поднял тебя с
колен. Как жаль, что я не могу этого сделать.
Не выдержав, я громко заревела и, не вставая с
колен, закричала что было сил:
– Гера, родненький мой!!! Я тебя очень
прошу, ответь мне на вопрос, почему мой муж хотел меня убить?! В конце концов,
я хочу знать, за что новый русский вздумал нищенку замочить?! За что меня
мужики так?! Что я им сделала?!
– Вадим твой отец, – с трудом сказал
Ворон. – Встань, пожалуйста, с колен. Такая женщина не должна стоять на
коленях. Она должна ставить на них других. Ты вышла замуж за своего отца…
– У меня нет отца и никогда не было… Он
умер, когда я еще не родилась. Ты что-то напутал…
Но Ворон меня уже не слышал. Он был мертв.
– Гера! Гера!
Встав с колен, я подбежала к мертвецу и
попыталась до него «достучаться», но достучаться до него уже было невозможно.
Выйдя из палаты, я прошла мимо бритоголовых братков, которые непонятно от кого
охраняли своего шефа, и произнесла мрачным голосом:
– Раньше его надо было охранять. Намного
раньше.
Затем подошла к сидящей на посту медсестре и
сказала, глотая слезы:
– Вы бы там отключили капельницы всякие,
аппараты… Зачем они там вхолостую работают. Хватит уже капать… Хватит…
