Там, под сводами Школ, другая жизнь. Здесь нет ни чернил, ни ритма, и пахнет иначе, от запаха мочи и гнили выворачивает нутро. И о чем только Ворон думает?! Ни крестьяне, ни горожане понятия не имели, что молодой владетель вернулся. Власть в Вывороте давно принадлежит дяде, а в будущем – Шивару, и виноват в этом только Ворон. Он бросил власть, как поводья, в чужие руки, и уехал учиться. Выучился? Молодец.
Он сидел на охапке сена, такой тощей, что будто ее и не было. В комнатушке имелась отдушина, но казалось, что воздух неподвижен: он загустел, как смола, и впечатал в себя мольбы и жалобы всех, кто раньше ждал здесь суда: справедливого или нет, скорого или издевательски-долгого. Впечатал вонь и слова, сны и ругательства, пот, надежду, раскаяние, голод. Далеко под куполами Золотой Школы возвышался столб света, там в покое и сосредоточенности ложились черные знаки на белое полотно. Вдавит ли башмак перо дохлой птицы в осеннюю грязь, набросает ли художник двумя-тремя линиями профиль влюбленной девушки – это знаки, это Обитаемый Мир, в котором все происходит одновременно…
Я никогда не чувствовал себя властелином, подумал Ворон. И отец, и Дага справились бы лучше. Даже сейчас: я огорчен, что не исполню свой долг перед Школой, но моя судьба волнует меня куда больше. Это печальное, постыдное открытие: я так боюсь, оказывается, смерти. А ведь умирая, настоящий владетель скорбит только о деяниях, которые не успел совершить, и обещаниях, которые не успел выполнить…
Он попытался изменить позу: руки и ноги затекли, он их не чувствовал. Если бы меня казнили на площади, подумал он, – получилось бы достойное завершение жизни. Но меня, скорее всего, казнят тихо, и кровь не прольется. Меня немного пугает такая формулировка, дядя.
Хоть бы хватило сил не показать свой страх, – подумал он и крепко зажмурил глаза.
Дрогнули стены. В замке что-то происходило – там, снаружи, били копыта, топотали ноги, как будто много людей собралось, чтобы идти на войну. Или поднимать восстание. Или освобождать из темницы законного властелина. Пусть будет так, молча взмолился Ворон. Пусть они опомнились и пришли, чтобы восстановить справедливость!
Но топот прозвучал и затих. Снова сделалось тихо, и Ворон слизнул единственную слезу – стесняться было некого, а пить хотелось.
* * *
– Уходи отсюда! Оставь меня! Не приближайся!
Девушка металась на расстеленном одеяле. Парень стоял над ней, сжимая кружку с водой:
– Мир, ну что ты, у тебя жар…
– Не подходи ко мне!
– Ты меня не узнаешь?
– Узнаю… Не подходи… Не трогай моих вещей, я… больна ужасной болезнью, я умираю, беги отсюда!
Смеркалось. Стократ выбрался из зарослей к костру. Мир натянула на голову плащ, свернулась, отгородившись от всего света.
– Она бредит, – с затаенным страхом сказал парень.
– Нет! – Мир отбросила плащ и сверкнула глазами.
– На землях Гран резня, – сказал Стократ. – Много погибших. Плохо дело.
– Резня?!
Стократ покачал головой:
– Сыновья властителя живы. Учитель вывез их в безопасное место. Во всяком случае, я надеюсь, что он успел.
– А…
Мир замолчала, вопросительно глядя на него. Стократ не отвел глаз.
– Значит, властитель Гран погиб, – сказала Мир.
– В бою.
Она отвернулась. В одном коротком движении Стократ прочитал всю историю их отношений с властителем: Мир долго верила, что он – ее отец, и училась любить его, хоть это было непросто. Потрясенная новостью о своем подлинном происхождении, она, кажется, полюбила властителя по-настоящему – без принуждения привязалась к нему, как к отцу…
– И что теперь? – спросила Мир, не оборачиваясь.
– Тебя ищут люди из Приречья.
Она резко обернулась:
– Зачем?
– Думаю, чтобы отдать в жены наследнику и прибрать к рукам владения Грана. Тамошний князь – очень решительный… человек. И недостаточно умный.
– Наследница властителя– не я! Наследник – старший сын, он…
– Если он еще жив.
– Они что, будут убивать детей?!
– Князь Приречья злобный дурак. Он не учел интересов Выворота. Его люди будут здесь рано или…
Затряслась земля. Новый отряд всадников проскакал от переправы.
– Вот так, – шепотом сказал Стократ. – Я знал, что Выворот своего не упустит.
Дан молча подбросил полено в костер.
– Дров совсем не осталось, – сказал Стократ. – Дан, возьми топор и займись делом, пожалуйста.
Мальчишка безнадежно взглянул на Мир. Та кивнула. Дан взял топор и ушел в чащу, и скоро оттуда послышались удары: парень рубил так свирепо и сильно, что под его топором, конечно же, валились сотнями побежденные враги во главе со Стократом. Пока что воображаемые.
Мир придвинулась ближе к огню. Стократ сел на мох, скрестив ноги:
– Тебя больше не знобит?
Она мотнула головой.
– Почему ты решила, что это болезнь?
Она глянула неприязненно.
– Скорее похоже на проклятье, – сказал Стократ. – Или на благословение… Раньше у тебя никогда не появлялась карта на коже?
– Смеешься?
Дан тюкал топором, бормоча под нос неразборчивые проклятья. Мир молчала, не желая задавать свой вопрос, он все сильнее жег ей язык и нёбо, и она наконец не выдержала:
– Что же будет дальше?
– Дальше? – Стократ приподнял уголки губ. – Дальше князь Приречья и владетель Вывор столкнутся лбами. Земли Гран – лакомый кусок, но не в любую глотку влезет. Князь Приречья захочет убить мальчишек и выдать тебя за наследника, сделав своим орудием. Вывору этого не надо: он захочет убить тебя, а своим орудием сделать старшего сына властителя Гран. С рассветом, думаю, все вокруг будет кишеть охотниками за наградой: будут искать тебя, Мир. Чтобы выдать замуж или чтобы убить… Впрочем, я и на свадьбу не спешил бы, в таких-то обстоятельствах.
– Почему-то мне кажется, что ты не возьмешь эту награду, колдун, – сказала Мир, и голос ее дрогнул.
Он поглядел очень внимательно. Под этим взглядом она впервые смутилась – покраснела, съежилась, отвела глаза:
– Извини, если я тебя обидела.
– Поэтому утром, как только начнет светать, мы уйдем отсюда, – просто сказал Стократ. – Надо решить, куда.
Две слезинки выкатились у нее из глаз и протянули дорожки до подбородка.
В стороне хрустнула ветка: мальчишка вернулся и уже несколько минут стоял в темноте, прислушиваясь.
– Дан, не топчись, иди сюда, – буднично позвал Стократ. – Вы сегодня ели?
Он снова обратился к изрядно похудевшей сумке и развернул тряпицу с хлебом и сыром. Мальчишка набросился на еду, будто месяц голодал, Мир даже не повернула головы. Стократ сидел, прислушиваясь: бой в городе затих и разгорелся снова.
