Место, где лежит окровавленное тело Осколода, приметное, не промахнешься. Прежде чем выбраться на берег, Добродей осмотрелся еще раз, страх утих окончательно. Он пополз, оставляя за собой длинный мокрый след. Трупа, правда, не видать покамест, но Добродей не сомневался, что найдет.
Со всех сторон слышны голоса, приглушенный смех, бражка с плеском выливается в чаши. Опрокинув такую чашу, каждый считает своим долгом крякнуть как можно громче.
Наконец, глаза различили искомое, проползти осталось всего ничего, а вот обратный путь труднее – доволочь до реки, спустить на воду, да так, чтобы плеска не услышали, и доплыть до условленного места. Там встретит Горян, дальше – легче. Вместе втащат на гору и похоронят, как положено. Даже если ромейский поп Григорий, с которым сговорились, на вершину не явится, не свершит положенное, такое погребение несравнимо лучше нынешнего.
Добродей замер, вжался в землю. Голоса прозвучали в каком-то полушаге от него. Двое мужчин, пошатываясь и икая, шли к Осколодову телу.
«Что вам нужно?» – спросил Добродей мысленно.
Ответом ему стало звонкое журчание и хохот. Он отчетливо видел – двое стоят как раз над Осколодом.
– Пей, пей! – приговаривал один из них. – Крови славянской отведать больше не сможешь, а этого добра у нас в достатке!
– Да разве же это добро! – пьяно воскликнул второй. – Погоди!
Добродей не отвернулся, не прикрыл глаза, хотя смотреть, как беспородная пьянь стягивает порты и присаживается над телом князя, было противно. Гадил мужик громко, приговаривал срамные слова, второй стоял рядом, гоготал, поддакивал.
Рука потянулась к ножу, рукоятка из оленьего рога влажная и теплая. Лезвие легко вспорет животы обоим, с радостью выпустит синие кишки. Только крику будет много… Стиснув зубы, Добродей терпел, старался запомнить голоса, чтобы после отыскать обоих.
Как только парочка скрылась в ночи, у ближнего костра поднялся небывалый шум – двое хвалились подвигом, остальные ликовали, мол, да, хороша придумка! Сейчас и мы поднакопим и пойдем. Эй, где бочонок! И чечевичной похлебки плесните!
«Медлить нельзя, – догадался Добродей. – И искать нас начнут не утром, а гораздо раньше…»
Он подполз ближе, от лежания на солнце чрево Осколодова трупа раздуло, несло гнилью и испражнениями. Не обращая внимания на запах, Добродей ухватил мертвое тело за ноги и поволок прочь. Несколько раз останавливался, пережидал внезапную тишину или близкие голоса прохожих. В такие моменты сердце билось сильнее, чем в драке, а совесть колола иглами – негоже воину вот так, как вору! Нужно было забрать тело открыто и похоронить при народе. Может, он так бы и сделал, но Осколод – не последний, кто нуждается в помощи…
Передохнул уже в воде. Тело, подхваченное Днепром, заметно полегчало. Дозорные громко рассуждали, какая рыбина тут водится и как ее выуживать. Это и спасло…
* * *
Рог протрубил еще до рассвета, Добродей с трудом разодрал веки. Верные княгине дружинники вскакивали, спешно надевали рубахи, вооружались. Пусть призыв касался только Олеговых воев, а киевские нынче неприкаянны – вроде не прогнали, но и принять не принимали, – люди все равно мчались на двор. Старые привычки изжить трудно.
– А ты? – нахмурился Златан.
– Зачем? – буркнул Добродей, переворачиваясь на другой бок. – Я этому князю не присягал. Мне его зов до поросячьей задницы. А княгиню сейчас сам Живач бережет – не моя смена.
Но как только дверь в общий дом захлопнулась, Добродей поднялся-таки с лежанки. С удивлением обнаружил, что он не единственный, кто остался. Многие «старшие» и с места не сдвинулись, только Златан с Горяном ушли на пристань, где Олег приказал вновь созвать народ.
Добродей втиснулся в рубаху, потуже затянул пояс, проверил, легко ли нож покидает узилище, ладонь привычно легла на рукоять меча. После ночных хождений руки немного побаливали – непривычно воину могилу копать. Грязную одежду свернул и спрятал подале – еще не пропели петухи.
– Ну и что там? – пробасил он, едва первый из дружинников вернулся в дом.
– Осколодово тело исчезло, – отозвался тот.
Округлил глаза, показывая, как удивлен.
Следом на пороге появился Горян, глаза такие же круглые, брови на середине лба:
– Тело князя с пристани исчезло!
«А врет-то – и глазом не моргнет!» – усмехнулся в бороду Добродей.
– Олег велел найти, – продолжил Горян, не выдержал, покосился на друга, поймал ответный взгляд. – И судить за ослушание, как положено по славянскому обычаю.
– Кого судить-то? Осколода?
– Похитителя! – рявкнул Горян.
– А ежели Осколода не человек забрал, а бог? – протянул кто-то. – Христос. Смерть-то мученической была…
– Ага, как же! Скорее уж Чернобог! Сатана по-новому… – Горян захохотал, но Добродей заметил, как тот стирает пот со лба.
Добродей откликнулся довольно грубо:
– Хватит шутить. Расскажи толком. Где искать будут, что да как.
– По дворам пошли, – отозвался Горян, теребя длинный ус, – и наши с ними, чтобы народ не пугался сильно. Олег не то чтобы в бешенстве, но глазища у него… Ух! Зеленые!
Из дальнего угла пробасило:
– Ясно. Я искать не пойду. И вам не советую. Раз нет тела, значит, богам не угодно, чтобы Осколод без могилы жил. А уж Христос его забрал или еще какая зараза – не важно.
Добродей хмуро поддержал товарища, тоже высказался в защиту не то вора, не то бога. А вот Горян на поиски снарядился. И почему бы не снарядиться, если и корчму обыскать велено?
– Дурни, – рассудил Добродей, и эти слова растворились в тишине. – А что Дира? Успокоилась?
Дверь распахнулась. На пороге возник Живач.
– К-княгиня заперлась в своих п-покоях, с не-ей два священника. И слуги пы-пытаются у-уговаривать, и я-я пытался.
– А она?
– Ре-ревет бе-белугой. На все, го-оворит, воля Ггоспода. И ммолится, ммолится… И-искать прежде станут здесь, д-думаю. Р-разве не-е ясно, если тела не-ет – лю-убимая жена могла у-умыкнуть. Что любила е-его, всем известно. Т-так-то.
Добродей сжал зубы, стараясь не выдать чрезмерную горячность, размышлял вслух:
– Стало быть, Олег вот-вот в гости пожалует? Это вчера ему недосуг было – говорят, как только с Осколодом покончил, на капище отправился с самим Ярооком. Хотя к чему, когда сам мурманин до мозга костей?! А сегодня, значит, уже вернулся. И порядки свои наверняка сегодня же наводить станет…
– Г-го-оворил… Она и-и слушать не-е хочет, – повторил Живач.
– А мы? Про нас ты сказал?
– Да, – отозвался дружинник, и это слово прозвучало как приговор. Он рухнул в полном вооружении на ложе и прикрыл веки. – Однако т-твоя очередь до-озор нести. Ежели что-о – услышишь. Ти-ихо не покажется…
