– Иди в комнату, – и вновь уставился на
монитор компьютера.
На следующий день мы с Родионом поехали
смотреть квартиру, которую он уже успел снять для моей сестры и матери.
Квартира оказалась очень даже просторной, «трешкой», расположенной в новом
красивом доме. Осмотрев ее, я была просто потрясена и, повернувшись к Родиону,
первым делом спросила, сколько я должна за нее платить.
– Это не твои проблемы, – уклончиво
ответил мужчина.
– Как не мои?
– Хозяин заплатил уже за три года.
– За сколько? – Мне показалось, что это
мне снится. Олег платил за снимаемую для меня квартиру помесячно, и это держало
меня в постоянном напряжении.
Увидев мою растерянность, Родион вручил мне
ключи от квартиры и не без ехидства сказал:
– Не знаю, чем уж ты так хозяину приглянулась,
но три года – тебе в подарок.
– Спасибо, – не веря тому, что
происходит, произнесла я.
– Это ты ему говори, а не мне. Я бы тебе и
копейки не дал.
Не обратив внимания на эту колкость, я вспомнила
Димкины слова о том, что я разучилась обижаться, и села в машину.
– Ну, и где твое родовое поместье?
Назвав адрес, я стала смотреть в окно и, как
только мы подъехали к дому, прижалась к стеклу и с болью в голосе произнесла:
– Тут я живу.
– Это шутка?
– Родион, мне совсем не до шуток. Тут я
прожила все школьные годы.
– И этот полуразвалившийся дом еще стоит? Как
он до сих пор не рухнул?
– Не знаю. Мне иногда самой страшно по ночам
становилось. Проснусь, лежу, в потолок смотрю и думаю, что он сейчас на меня
упадет и задавит. Внутри все стены потрескались. Куски штукатурки отваливаются
и прямо на голову падают.
– Удобств, я так понимаю, здесь никаких нет.
– Нет. Туалет на улице. Холодная вода – в
колонке. Эти вечные тазики, замерзшие руки. Как вспомню, так вздрогну.
– Вот Россия-матушка! А я и не думал, что
такие дома еще остались.
– Как видишь. Антиквариат, – улыбнулась я
и вышла из машины.
Как только мы зашли в дом, я увидела пьяную
мать в окружении алкашей, распивающих суррогатную водку. Во главе стола восседал
тот самый Степан, который в прошлый раз отобрал у матери все деньги, вытащенные
ею из моего кошелька. Увидев меня, мать тут же вышла мне навстречу и развела
руками.
– Дочка, а это твой новый хахаль? Что-то
больно молодой. Ты же по старикам любишь шляться. А у него деньги есть?! –
От матери разило таким перегаром, что впору было затыкать нос. Она заметно
сдала, еще больше постарела, опухла и уже ничем не отличалась от тех женщин,
которые каждый день пьянствовали у магазина.
– Прекрати!
Не говоря ни единого слова, я проделала тот же
трюк, который проделывала много раз, и, собрав все составляющие застолья в
старую, видавшую виды скатерть, вынесла все это на ближайшую помойку.
Вернувшись обратно к недовольным алкоголикам, я распахнула входную дверь и указала
им на выход.
– Теперь все выстроились в колонну, и шагом
марш из этого дома!
– Это ты отсюда сейчас шагом марш! –
принялась заступаться за своих друзей мать.
На этот раз нервы не выдержали у Родиона.
Видимо, он вообще не привык вращаться в подобном обществе и, сморщив нос,
первым делом выкинул пинком из квартиры Степана.
– Родя, правильно! Побольше ему долбани, а то
он мне в прошлый раз нож показывал! – кричала я воодушевленно и смотрела,
как остальные алкаши побежали, как крысы с тонущего корабля.
Когда в доме не осталось ни одного алкоголика,
Родион подошел к матери и брезгливо сказал:
– Давай, матушка, собирай манатки. Пять минут
тебе на сборы. Кодировать тебя поедем!
Но вместо того, чтобы начать собирать вещи,
мать стала материть нас на чем свет стоит. Она кричала, чтобы мы убирались и
никогда больше здесь не показывались. Родион попытался силой затащить ее в
машину, но она запустила в него старым, но достаточно тяжелым утюгом, и мужчина
еле успел увернуться.
– Оставляй ее здесь на хрен, – сказал
покрасневший мужчина. – Ее ни один специалист кодировать не возьмет.
– Почему? – спросила я обессиленно.
– Потому, что у человека должно быть сильное
желание бросить пить. У твоей матери его нет. Чтобы закодироваться, нужно для
начала хотя бы протрезветь. А я смотрю, она вообще не трезвеет. А везти ее в
таком виде в приличную квартиру нельзя. Она же все из нее пропьет и еще
понаведет туда непонятно кого. Оля, это деградировавший и спившийся человек. Ей
уже ничего не поможет. Сестру свою пожалей, забери ее, чтобы она всего этого не
видела.
– Мама, ты со мной едешь?
– Нет! – кричала обозленная мать. –
Проваливай отсюда и этого бугая забирай!
– Я у тебя Тоню забираю. Мама, ты понимаешь,
что ты совсем одна остаешься?
– Понимаю, дочка. Понимаю. Я не одна. У меня
Степан есть.
– Я Тоню у тебя забираю.
– Если ты считаешь, что ей с тобой лучше, то
забирай, – даже не возражала мать. – А то она меня уму-разуму учить
начала. Мол, пить нельзя. Я сама знаю, что можно, а что – нельзя. Малолетка!
Я хотела было собрать Тонькины вещи, но Родион
схватил меня за рукав и вытащил на улицу.
– Как ты там дышишь? Там же бомжами
вокзальными пахнет.
– Это не от матери, – я по-прежнему
пыталась оправдать свою мать. – Она всегда чистенькая. Моется постоянно.
– Чем она моется, если у вас даже воды нет?
– Ведра носит с колонки. Это гости так дом
провоняли.
– Хорошие гости, ничего не скажешь!
– Родион, я хотела хоть Тонькины вещи собрать.
Как же она без вещей-то?
– Да какие могут быть вещи в этом говне?! Поехали
отсюда.
Как только мы сели в машину и я увидела, что к
нам бежит мать, я почувствовала, что у меня отлегло от сердца, и всхлипнула:
– Родион, она согласилась. Она хочет поехать с
нами. Она решила закодироваться.
Я тут же открыла окно и прокричала:
– Мамочка, я знала! Я верила, что ты хочешь
начать все сначала. Поехали к специалистам.
– Не нужны мне твои специалисты. Дай на
бутылку, – слезно начала просить мать.
– Мама, я же тебе столько долларов оставила.
Где они?
– Доченька, расходов было много.
